Две березы на холме

«Ах, затем я не пришел,Моя дорогая…» —

написала я, проговаривая вслух, и Зульфия легко докончила одним духом:

«Что молился на горе,Кинжалом сверкая!»

И мы дружно закрепили успех припевом!

А дальше должна она сообщать про свою измену, и тоже с издевкой и в открытую, как полагается гордой горянке.

«Ты меня не пожалел…» —

стала я писать. И пока моя рука выводила буквы, в голове сложилось остальное:

«Но и я молилась!

А теперь узнай, что яК тебе изменилась!»

И пошла «Ойся!», да такая, что чуть зеркало не сорвалось с крюка над столом.

— Слушай! — вдруг среди «Ойся!» остановилась Зульфия и в ужасе округлила глаза. — Слушай! Я ведь вспомнила настоящий куплет! Что же, теперь все пропадет?!

— Говори же! — топнула я ногой в азарте и бешенстве.

«Ах, затем я не пришел,Кинжал затупился…А теперь я наточилИ к тебе явился…» —

падающим голосом, все ниже и тише, проговорила Зульфия.

Мы стояли друг против друга, как два боевых петуха, уже утратившие пыл боя, но еще не умеющие разойтись с честью.

— Ой, Зульфия! Как хорошо, что ты его не сразу вспомнила! — начала я что-то понимать. — Тогда б мы ни за что не стали сами сочинять… А больше ничего не помнишь?

Зульфия затрясла головой, что нет.

— Правда, — заговорила она уже веселей, — этот куплет вовсе не мешает! Пусть будет!

Мы закончили жуткую историю шамильской любви, сочинив и еще один куплет, который исполняется на два голоса. Невеста спрашивает:

«Ты зачем его точил?Это что за дерзость?»

И он отвечает:

«Я затем его точил,Чтоб тебя зарезать!»

Мы были очень довольны. И много раз подряд проделали «Ойся!». Устали и уселись к столу, чтоб все хорошо переписать в двух экземплярах. Но, дойдя до припева, я споткнулась: «Я тебя не укушу» совсем не подходит ко всей сцене! Какая-то ерунда. Словно бы в насмешку. Я сказала об этом Зульфии. У нас же трагедия! Шамиль же кинжалом ее зарезал!

— Ага! — нашлась Зульфия. — Вот так и напишем — про зарезать! Ого как!

«Ойся да ойся!Ты меня не бойся,Я тебя не буду резать,Ты не беспокойся!»

Мы все переписали. Теперь «Шамиль» готов к первой встрече с Марией Степановной. А у меня было еще одно предложение. Я хотела прочитать отрывок из статьи, вырезанной мною в прошлом году из газеты «Правда». Я хранила его в тайной тетради, где у меня между страниц лежали вырезанные из газет фотографии и вот даже одна статья.

Но я приберегу ее для генеральной репетиции. А сначала только Марии Степановне покажу. Потому что много раз нельзя вслух читать то, о чем в ней рассказывалось. Я и Зульфии не могла ее показать: тетрадь хранилась дома.

И, переписав все и сложив в сумки учебники на завтра и принимаясь готовить свой завтрашний обед, мы не могли успокоиться и все пели «Шамиля». Мы представляли себе, как Вера Матвеева запоет:

«Ах, зачем ты не пришел…»

И я жалела, что не придется самой участвовать в «Шамиле». А не придется! Тем более если читать тот отрывок из статьи.

Утром выпал первый снег. Тот самый, который зиму предвещает, но еще не начинает. И все равно первый снег — событие! Мы шли в школу и дышали свежим запахом огурцов. Очень люблю я, когда так пахнет. А то бывает в день первого снега в воздухе запах сырой тыквы. Такой запах иной раз стоит и в зимние оттепельные вечера.

Но сегодня чуть морозно, хоть и тучи. И пожалуйста — огурцы.

Снежок летел реденько, а неровный, порывами, ветерок не давал ему улечься спокойно. И вся улица — застывшие глубокие колеи разъезженной грязи, бурая трава по обочинам — кажется особенно неприветливой из-за сиротливо прячущейся в бороздах и рытвинах, под комками и кочками тонкой, серенькой рясочки снега. В траве его пороша побелее. А небо тоже грязно-серое, низкое. И все-таки первый снег — событие! В этом году он — первый. Это что-нибудь да значит.

— Ойся да ойся! — покрикиваем потихоньку мы с Зульфией, прыгая с одной мерзлой кочки на другую.

— Ойся да ойся! — сшибаемся плечами, убегаем друг от друга.

* * *

Почему-то Мария Степановна не пришла в восторг от нашего сочинения о Шамиле. Это она так сказала. А сначала смеялась.

Увидев, как мы опечалились после ее слов, посоветовала где-нибудь дома исполнить «эту оперу», как она выразилась.

Вот так всегда! Мы стараемся, нам хорошо и весело, а у взрослых какие-то свои соображения, и твоя работа и радость превращаются в одно недоумение. В какую-то глупость… Все настроение испортила нам на целый день!

В большую перемену, печальные, мы вышли с Зульфией за школу. День прояснился, а мороз остался и, может, еще и окреп. Мы сели на завалинку, обшитую тесом, под окна нашего класса. Шестой класс смотрит окнами не во двор, как пятый, а в противоположную сторону — за большой, будто пропасть, овраг, на зады и огороды одного из проулков села.