Две головы лучше (сборник)

– Ладно, Данич. Можно подумать, ты бы согласилась на «смену декораций».

– Вот в этом и проблема, – грустно сказала я, рассматривая потолок моей комнаты с желтыми подпалинами, свидетельствующими о недавнем ливне. – Что-то есть дорогое сердцу в нашем жизненном стиле…

– Кстати, как у вас-то дела?

– Никак. Завтра начнем упорное отслеживание.

– Только не переусердствуйте.

– Постараемся…

– А где ты была вечером?

Я уже открыла рот, чтобы поведать ему о наших приключениях, но страх показаться смешной пересилил, и я соврала:

– Торчали у Пенса в гараже, любуясь его новым приобретением.

Не могла же я ему рассказать о том, что покорно, как последняя идиотка, таскалась за «духовной собакой» с явными отклонениями в психике!

– Понятно. Ладно, ангелочек, пока… До завтра. И спокойной ночи…

Я повесила трубку.

За окном все еще моросил дождь, будто господь вознамерился заставить нас вспомнить о Всемирном потопе…

– Хоть бы завтра было немножко солнца, – сказала я, наблюдая, как по стеклу стекает слезинка дождя, оставляя на нем след, как на щеке. – Пожалуйста, хотя бы совсем немножко солнца. Ладно, господи?

* * *

Интересно, почему после дурацкого дня непременно снятся дурацкие сны?

Сначала я ничего не имела против моего сна: я, представьте себе, сидела на облаке и читала Иссу – это такой замечательный японский поэт, – а вокруг меня шел дождь. Этот дождь был совершенно необыкновенный, как если бы с неба вдруг начали падать маленькие радужные шарики, и меня он совершенно не касался.

Так вот, хотя он меня и не касался и был таким замечательным, я все-таки пыталась упросить господа его прекратить.

– Понимаешь, господи, – говорила я, оторвав глаза от книжки. – Я очень люблю дождь. Но вот в чем дело – дождь ведь смывает все следы, а их и так мало… Да еще и на кладбище, господи, трава вырастет …

При чем тут было кладбище и почему мне в голову вдруг полезли такие мысли с мрачноватой окраской – не знаю уж.

– Да в принципе, ничего страшного, что я говорю разные глупости, – рассудила я. – Все равно ведь он меня не слышит… Я же не Моисей.

– И что из этого следует? – услышала я над ухом насмешливый голос и обернулась.

Прямо на меня смотрели серые глаза Духовной Собаки Фримена.

– Ты всерьез думаешь, будто для того, чтобы общаться с господом, нужно быть Моисеем? – Он присел рядом со мной. – Кстати, Моисей был косноязычен. И над ним посмеивались… Господь, к твоему сведению, любит странноватых людей.

– Ага, – немедленно обиделась я. – Значит, я странноватенькая? И косноязычная?

– Ну, вот…

Он развел руками.

– У тебя какие-то моментальные прыжки от комплекса неполноценности к мании величия, ты не находишь? Только что ты уверяла меня, что господь не станет разговаривать с такой невзрачной девицей, как ты, и на тебе, сравниваешь себя с Моисеем…

В его глазищах явно искрилась насмешка.

Но я решила, что обижаться не буду.

– Почему тебя называют Духовной Собакой? – перевела я разговор в более интересное для меня русло.

Он вытаращился на меня, а потом расхохотался.

И от его дурацкого смеха мое облако начало падать с таким звоном, что у меня уши заложило.

И я проснулась, с совершенно кретинской мыслью, что Фримен – тот, который в моем сне, вроде как был самим господом богом… Мысль-то дурацкая, но я все утро не могла понять – как все это связано? И что мне хотело сказать этим сном мое печальное и уставшее подсознание?

Глава 6

С утра мир становится иным. Особенно когда из кухни доносится запах свежего кофе, а мамин голос распевает новый шлягер, правда, я решила, что она читает заглавие романа Маркеса нараспев. Во всяком случае, довольно странно было слышать, как моя мама басом пытается несколько раз мрачно пропеть:

– Полковнику никто не пишет… Полковника никто не ждет…

В последние слова она вкладывала столько безнадежности, что становилось невыносимо жалко несчастного полковника. И Маркеса почему-то становилось жаль, и вообще весь этот мир, где царит такая несправедливость и никто полковнику не пишет.

Но вот ведь, Саша, солнце светит, и мир не так уж безнадежен, хотя я бы лучше написала песенку про другую героиню Маркеса – про Прекрасную Ремедиос, как она поднялась в небо вместе с бельевыми веревками… Но на вкус и цвет товарищей нет.

– Кажется, все-таки кончился дождь, – проговорила я, глядя в окно. – Интересно, надолго ли? Надеюсь, что навсегда…

От дождей я уже начала уставать. Вообще-то я ничего не имею против дождя. Но сейчас мне хотелось солнца, и господь дал мне его, за что я была ему весьма благодарна.

* * *

Итак, утро было солнечным, ласковым, мама исполняла песню про полковника, варился кофе, и даже Фримен вновь показался мне необычайно привлекательной личностью. Я сладко потянулась в кровати, пытаясь «продлить очарование», поскольку, увы, очарование длится недолго. Такова подлая закономерность. Это всякие пакости поселяются надолго, как твой рабочий день, а сон короток.

– Полковника никто не ждет, – сообщала мама душераздирающие подробности из жизни несчастного.

«Счастливый он парень, этот полковник, – вздохнула я. – Вот если бы меня сегодня никто не ждал!»