Две горсти песка. Мату-Гросу

Предстартовую ночь мы с Дугласом провели на площадке вместе с шестью африканцами, которые должны были помогать нам в самых первых операциях. Мы поставили две палатки, потом сели вокруг костра и поели непрожаренного мяса антилопы. (Не помню уж, кто и почему подстрелил эту гну.) Высоко в небе сверкал Южный Крест. Две крайних звезды Большой Медведицы указывали на некую точку за горизонтом. Ветер — и там, где мы сидели, и выше, где плыли в небе косматые тучки, — дул куда надо — в сторону кратера. Все сулило удачный полет.

Перелет из Маньяры не помог мне спокойнее относиться к воздухоплаванию, скорее наоборот. Завтра мы опять будем во власти воздушной стихии. Было страшно увлекательно представлять себе, как мы стартуем с гребня и пойдем над самым баснословным ландшафтом в мире, но к этим мыслям примешивались другие, не столь радужные. Как мы ухитрились спастись от грозовой тучи? И чего можно ждать от туч, которые каждый день нависают над гребнем? Посадка требует не только сноровки, но и удачи. Но можно ли всегда рассчитывать на удачу?

Здесь, наверху, было довольно холодно, и Дуглас, кутаясь в армейские одеяла, жался к костру. То и дело он брал горящий сучок, чтобы прикурить очередную сигарету, однако вслух о своих тревогах не говорил. Мне припомнилась наша великолепная самоуверенность, когда мы сидели в исхлестанном ливнями шотландском коттедже, глотая устриц и составляя планы с веселой беспечностью людей, которые не способны думать о трудностях. И вот мы в Африке, на сыром пятачке высокой горы, и шар лежит наготове, и в животе не устрицы, а мясо антилопы, — но почему-то по мере того, как ночь становится все холоднее, наша уверенность тает.

Глава четырнадцатая

Посадка в лесу

Ночь выдалась не из приятных — уж очень было холодно. И ветер сильный. Он, правда, дул куда надо, но тепла не прибавлял. Зато трепал полотнища палатки. Дуглас спал тихо, обмотав уши шарфом. Где-то в ночи завыла гиена, я прислушался. Месяца два назад такая вот дрянь искалечила ногу одному путешественнику. Вспомнив эту историю, я поджал ноги. Он был сам виноват: устроился на ночлег без палатки и противомоскитной сетки, да к тому же в его спальном мешке зияла большая дыра. Трусившая мимо гиена увидела белеющий кусок плоти, схватила его и побежала прочь. Но кусок, естественно, оказался великоват, и гиене пришлось бросить добычу, однако она успела основательно пожевать ногу. За последнее время я слышал еще об одном (только одном) похожем случае. Произошел он в Серенгети. Там тоже путники пренебрегли противомоскитной сеткой. Странно, как отпугивают эти сетки не только писклявых анофелесов, на которых они прежде всего рассчитаны, но даже и крупных хищников. Трое мужчин спали в палатке валетом, причем средний лежал головой к выходу, и полог не был застегнут. Подошел лев, схватил торчащую наружу голову и побежал. Товарищи жертвы проснулись и бросились вдогонку. Лев выпустил добычу, но одно дело, когда человека схватит за ногу гиена, и совсем другое, когда его цапнет за голову лев. Во втором случае жертве конец.

Один из инспекторов национального парка потом выследил этого льва. Оказалось, что охотник за головами — молодой самец, ему надо было прокормить своего товарища, больного калеку, который всецело от него зависел. Инспектор застрелил обоих, потому что нельзя поощрять людоедов, как нельзя поощрять и людей, склонных считать, что все львы таковы. И хотя за много десятилетий это был первый случай в Серенгети, он все-таки произошел.

Когда вы зябнете, нервничаете и не можете уснуть, несмотря на поздний час, это влечет за собой еще одно неудобство: то и дело напоминает о себе мочевой пузырь. С великой неохотой я поднимался, открывал вход и выходил из палатки на лунный свет. Отойдя на приличное расстояние, останавливался и стоял в чем мать родила, чувствуя себя белым и ничтожным, словно какой-нибудь червь, впервые увидевший свет Божий. Когда человек важно вышагивает днем по городу, он, возможно, выглядит весьма внушительно, но разденьте его и выставьте ночью на полянке в тропическом лесу — сразу представитель XX века покажется вам несколько жалковатым. Крапива его жжет. Камни заставляют морщиться. От холодного ветра самые белые части его тела покрываются гусиной кожей. Неожиданно выросший впереди колючий куст оказывается неодолимым препятствием. Взгляните на это потешное дрожащее создание — разве оно способно почуять опасность, не говоря уже о том, чтобы сквозь шум ветра уловить подкрадывающиеся шаги или разглядеть что-либо в тени под деревьями? Если говорить об осязании, он чувствует, как правая ступня опирается на узловатый сучок, а левая щиколотка горит от очередной встречи с крапивой. А теперь осторожно бредет обратно в палатку и будет долго разбираться в своих локтях и коленках, чтобы улечься как следует в спальном мешке, в этом коконе, в котором он чувствует себя в безопасности.

Дуглас проснулся, уставился на меня, наконец заговорил.

— Я тебя за льва принял, — сказал он и тут же опять уснул.

Вскоре я последовал его примеру.