Две книги о войне

Прошу, Дмитрий Васильевич, ваш ход, — ска­зал ассистент, сердито посмотрев на меня: я им мешал играть.

Пожалуйте, сударь! — Вознесенский снял ла­дью, объявив шах.

Я покинул шахматистов и торопливо зашагал по улице.

В трибунале вежливо отказались информировать меня по еще не начатому делу Свернигоры, предло­жили зайти дня через два, и вскоре я уже плелся об­ратно в госпиталь. День был солнечный, улицы полны народа. Меня все больше и больше начинал интересо­вать Никита Свернигора. Хотелось хорошо думать о нем и верить в него. Не каждый все-таки способен при таких ранениях сказать: «У кого сердце бьется за Ро­дину, тот не может умереть».

На улице было весело, шумно. Несколько дней тому назад был разгромлен батальон вражеских самокат­чиков, и в комендатуру привезли до трехсот новень­ких шведских и финских велосипедов. Комендант гар­низона капитан Сидоров, танкист по специальности, был добрый человек, плохо знающий свои обязанно­сти, и всем желающим разрешал брать напрокат тро­фейные велосипеды. И стар и млад брали их, учились ездить. И на каждом шагу можно было видеть велоси­педиста с разбитым велосипедом или же с разбитым носом и вокруг — толпу хохочущих.

В середине августа, после поездки в Петрозаводск, мне вновь пришлось побывать в балтийской бригаде моряков. Первым делом я навестил комбата Воронина. Встретил он меня радушно, как старого знакомого, и у нас сразу же завязалась оживленная беседа. Я ему рас­сказывал про жизнь города, он — про фронтовые дела. Но в землянке было душно, к тому же чем-то пахло, и я предложил Воронину выйти на свежий воздух.

Нет, сейчас не стоит, бьет их артиллерия. — Во­ронин откинул плащ-палатку, висящую над входом в землянку, и позвал Никиту Свернигору.

Как, он уже вернулся? — с нескрываемым удив­лением спросил я.

Вернулся, — нехотя ответил комбат. — Бедовый парень!.. По делу с этой медсестрой ему вынесли ус­ловный приговор, учли подвиг в бою. Но до конца все же не подлечился, ушел раньше времени из госпиталя. Думал вернуть обратно, да махнул рукой: затея бес­полезная. Пока что оставил у себя, за связного. По­правится — пошлю обратно в роту.

В это время перед землянкой показался и сам Ни-

кита Свернигора. На этот раз я его хорошенько раз­глядел. Это был крепко сбитый, широкоплечий парень с хорошим, открытым лицом, с лукавыми синими гла­зами, с ямочками на чисто выбритых щеках. Он был в тельняшке, из-под которой выпирали перекрещенные полосы бинтов, и в невообразимой ширины клеше. На поясе у него висел чистенький девичий фартук в кру­жевной оборке и великолепной работы финский нож в костяных ножнах с серебряной инкрустацией.

В руках на листе бумаги Свернигора держал боль­шой кусок мяса.

Воронин, не сводя глаз с мяса, вдруг сделав суро­вое лицо, сказал:

Черт знает что, в землянке опять нехорошо пах­нет!

Свернигора вошел в землянку, положил мясо на табурет, прошелся вокруг «стола» — плетеной детской люльки, на которую сверху была прилажена спинка двуспальной кровати орехового дерева, приподнял спинку, заглянул внутрь люльки, тщательно осмотрел ее и невозмутимо сказал:

Надо еще купить духов! У меня все вышли. Са­мое верное средство против детских запахов — только духи! Я бы, к примеру, купил «Манон» или «Мо­скву» — ничего себе духи, в Олонце еще имеются в продаже... А так что же — будет пахнуть, в этой люльке, наверное, перебыл с десяток младенцев.

Черт знает как распустился! — сердито сказал Воронин. — Думаешь, не знаю, куда деваешь куплен­ные духи? Думаешь, не знаю?

Так я же все этот «стол» поливаю, — нараспев сказал Свернигора; глаза его уже смеялись и дрожа­ли мясистые губы.

Но Воронин снова строго и сердито сказал:

Ты брось эти штучки. Девок одариваешь! Мне это передали. И вообще прекрати шашни в поселке!

Свернигора обиженно посмотрел на комбата:

Так что же мне делать, когда они сами при­стают?! Не гнать же их от себя... А насчет детских запахов — надо подумать. Стол, что ли, настоящий по­искать?

Давно бы надо догадаться! — в том же сердитом тоне сказал Воронин. — Что это за мясо?

Подарочек вам Михайлов прислал. Они утром убили лося пудов на четырнадцать. — Свернигора по­трогал мясо. — Хорошо бы на шашлычок. Мякоть од­на. А то можно и котлеты сделать, отбивные.

Что будем есть, капитан? — спросил у меня Во­ронин. — Жарко, что-то не тянет на мясо, правда, а? Хорошо бы окрошку сейчас, а? Правда бы хорошо? Да и холодного пивца... — пришел он в азарт от разыграв­шегося аппетита.

Я был голоден с пути и согласен даже на кусок хлеба. Воронин велел приготовить отбивные со све­жей картошкой.

Свернигора взял мясо и вышел из землянки.

Воронин, глядя ему вслед, любуясь его крепкой фигурой, неторопливым морским шагом и покачиваю­щейся корабельной походкой, сказал:

Ну и плут же! Не могу с ним серьезно говорить! То ли он играет, актерничает, то ли на самом деле та­кой? И сержусь на него и люблю его. В нем есть все- таки что-то замечательное. Ты вот поговори с ним ра­зок, разгадай-ка его.