Две королевы

Она явно что-то замышляла. Чтобы погасить слухи о ее намерении выйти за католика, она повторила свое заявление 1561 г., подтверждающее религиозное status quo. Кроме того, Мария отправила в отставку своего личного секретаря Роле. Он был вассалом Гизов и единственным человеком, у которого имелся ключ от черной шкатулки, где хранились секретные документы Марии. Место Роле занял Давид Риццио, молодой придворный и музыкант из Пьемонта, который прибыл в Шотландию в составе свиты посла герцога Савойского и остался при дворе Марии, исполняя партию баса в ее хоре.

Отправив Роле домой, во Францию, Мария продемонстрировала заботу о секретности. Она не хотела, чтобы копии ее личных писем попали к дяде, кардиналу Лотарингскому. По неизвестной причине Роле попал под подозрение. Через месяц, когда он собирался взойти на палубу корабля в Лите, у него конфисковали сундук со всеми книгами и бумагами.

Мария впервые встретилась с Дарнли зимой. Встреча состоялась в субботу 17 февраля 1564 г. в местечке под названием Уэмисс, крошечной прибрежной деревушке в Файфе. Рэндольф написал в Лондон из Эдинбурга, информируя Дадли, что его замена благополучно прибыла. Сэр Джеймс Мелвилл, будучи свидетелем встречи Марии и Дарнли, сообщил, что Мария «хорошо приняла» Дарнли, и прибавил, что «он сложен лучше, чем любой другой высокий мужчина, которого она когда-либо видела».

Может, это было физическое влечение? Дарнли льстил себе, что это действительно так. Он провел две ночи в том же доме, что и Мария, а затем отправился в Данкелд к своему отцу, графу Ленноксу. По прибытии он первым делом написал благодарственное письмо Дадли, заверяя, что готов для него на все, «как для собственного брата».

Проведя пять дней в Данкелде, Дарнли вернулся и успел на тот же паром, на котором Мария пересекла залив Ферт-оф-Форт. 26 февраля он предпринял решительный шаг: прослушал проповедь Нокса в соборе св. Джайлса, а затем отобедал с Мореем и Рэндольфом, которые приходили в собор каждую неделю. Вечером в Холирудском дворце он танцевал гальярду с Марией. Все взоры были обращены на них, но реакцию Марии определить было невозможно. Она тщательно скрывала свои мысли и чувства.

Внезапно погода испортилась. За сильными метелями последовали жестокие морозы, которых не видели здесь с той зимы, когда Мария родилась. В первую неделю марта дороги Шотландской долины оставались непроезжими. Но Дарнли наслаждался жизнью. Поскольку ни о каких путешествиях не могло быть и речи, двор предался веселью — устраивались роскошные пиры и маскарады. Дарнли участвовал во всех развлечениях, и его изящные манеры «очень понравились»; как писал Рэндольф Сесилу, он «ведет себя так, что заслуживает всяческих похвал».

Мария пока не уделяла особого внимания Дарнли, и поэтому Рэндольф мог его хвалить. Она обращалась с Дарнли любезно, но не более того. Королева все еще тянула время. Она просила Рэндольфа дать окончательный ответ относительно намерений Елизаветы. К середине марта Мария сделалась нетерпеливой и раздражительной, ежедневно спрашивала его, когда можно ждать ответа.

Елизавета отправила письмо 5 марта, но из-за снежных заносов оно пришло в Эдинбург только 14-го. Вскрыв пакет, Рэндольф понял, что неприятностей не избежать. Ему потребовалось два дня, чтобы собраться с духом и передать сообщение. Елизавета продолжала настаивать на своем. Что касается династических претензий Марии, то «ничего не будет решено до тех пор, пока Ее Величество [Елизавета] не выйдет замуж или не объявит о своем решении никогда не вступать в брак».

Это была настоящая бомба. Елизавета отвергала все, на чем строилась англо-шотландская дружба, и высмеивала политику умиротворения, которой придерживалась Мария в отношении Елизаветы. Когда английская королева заявила о праве вето на брак Марии и назвала Дадли в качестве желаемого претендента на ее руку, никто не сомневался, что согласие будет вознаграждено признанием Марии наследницей английского престола. Теперь правила изменились, и все зависело от решения Елизаветы относительно собственного замужества, которое, скорее всего, так и не будет принято.

Мария выслушала молча, затем дала волю гневу, заявив, что Елизавета играла с ней в кошки-мышки, введя в заблуждение, заставила впустую потратить время. «Такой ответ, не содержащий ничего, — сказала она, — я считаю большой ошибкой и боюсь, что это скорее ее бесчестье, чем моя потеря». «Я была очень привязана к моей сестре, Вашей госпоже; видя, что теперь это невозможно, я не изменю доброго расположения к ней, но с этих пор уже не буду рассчитывать на нее и доверять ей».

Затем она вышла из зала и отправилась на охоту. Рэндольф пытался успокоить Морея, который «почти обезумел» от ярости. Мария, полагал он, будет действовать самостоятельно, и Шотландия окажется в опасности. И это «печалило» его больше, чем все остальное. Мейтланд, которого посетил Рэндольф, тоже расстроился, хотя, всегда рассудительный и дальновидный, он втайне надеялся, что все уладится.