Но не все пошло так, как хотел Морей. Когда Сесил передал своему клерку для перевода оригинал письма, написанного на французском, тот верно передал времена глаголов. Хантли, писал он, «убеждал меня, что это
Сесил увидел опасность. И все больше беспокоился. Это «свидетельство» оказалось не таким убедительным, как заявлял Морей. Иногда цель оправдывает средства. Сесил зачеркнул слово «после» и сверху написал «до» — своим уникальным почерком. Теперь надпись выглядела так: «Копия из Стирлинга до похищения…» За одну или две секунды абсолютно невинный и понятный документ превратился в компрометирующий и нелогичный. Вероятно, одно это слово «до» было самым важным из всех, которые Сесил вписал в документы, имевшие отношение к Марии, королеве Шотландии.
По сравнению с этим письмом оставшиеся седьмое и восьмое письма не имеют особого значения, и, возможно, именно поэтому их рукописные копии не сохранились. До нас дошли лишь переводы на среднешотландский, изданные врагами Марии.
Седьмое письмо представляет собой почти точную копию основной части шестого письма. Предполагается, что это тоже послание Марии к Босуэллу, написанное накануне или за несколько дней до похищения. «Что касается времени и места, я вверяю себя Вашему брату и вам… Он сталкивается с многочисленными трудностями». По всей видимости, это просто один из вариантов перевода шестого письма на среднешотландский, включенный в перечень обличающих документов просто ради увеличения объема. Возможно, главной причиной его причисления к свидетельствам был тот факт, что в нем Хантли описывается Босуэллу как «Ваш брат», а не как «фальшивый шурин», что несколько смягчает противоречие с известным фактом, что Хантли поссорился с Босуэллом только после похищения, когда Мария согласилась выйти за него замуж.
Утверждается, что последнее письмо, под номером 8, было написано накануне похищения — то есть это третье письмо, якобы отправленное Марией Босуэллу меньше чем за сутки. В нем также повторяется содержание шестого письма. Но если в седьмом письме была предпринята попытка исправить хронологическую ошибку, допущенную лордами в отношении Хантли, то на этот раз он был назван «Вашим бывшим шурином». Письмо начинается словами: «Милорд, после моего последнего письма Ваш бывший шурин пришел ко мне, очень расстроенный, и спросил моего совета, что ему делать после завтрашнего дня, поскольку здесь будет много людей, и среди прочих граф Сандерленд…» Такое описание Хантли даже менее правдоподобно, чем «фальшивый шурин». Здесь есть и еще одна явная ошибка, потому что графа Сандерленда не было в свите Марии, когда после посещения сына она появилась на мосту через Алмонд по дороге из Стирлинга в Линлитгоу; не было его и в Данбаре. Марию сопровождали Мейтланд, Хантли и сэр Джеймс Мелвилл. Даже Морей в своем рассказе о действиях Марии и Босуэлла не упоминает Сандерленда, который не участвовал в тех событиях. Причина появления его имени в восьмом письме — полная загадка.
Из писем 6–8, трех писем о «похищении», серьезного внимания заслуживает только письмо под номером 6. Скорее всего, она настоящее, но из него не следует, что Мария сговорилась с Босуэллом насчет своего похищения, — в нем нет никаких доказательств. «Я хотела бы умереть, — якобы пишет она. — Потому что вижу, что все складывается неудачно. Вы обещали мне совсем другое…» Вряд ли подобные чувства можно ожидать от добровольного помощника, согласившегося на рискованное предприятие. Кроме того, версию Морея опровергает прошедшее время глаголов. Вероятно, Морей это понимал и решил, что для убедительности лордам требуется нечто более конкретное. Это привело к появлению седьмого и восьмого писем, в которых предпринята попытка подкрепить суть шестого письма, но которые в конечном счете еще больше обнажили необоснованность предположений, на которых строилась аргументация.
Тем не менее на первый взгляд «письма из ларца» представляют собой улику — при условии, что они настоящие и написаны рукой Марии. Через два месяца после прочтения досье Бьюкенена и копий, предоставленных Мореем, чтобы удовлетворить его аппетит, Сесил решил действовать. Он убедил Елизавету учредить особый трибунал — его часто называют «комиссией» (что не совсем верно), чтобы не использовать слово «суд», — для расследования обвинений против Марии.