Две кругосветки

Адамс сглотнул, и по-юношески острый кадык дёрнулся на его худой загорелой шее. Серые глаза на мгновение затуманились — гардемарину вспомнились настоящие сахарные головы, стоявшие в витрине кондитерской в Ревеле. Похожие на сугробы сладкие бело-жёлтые конусы, и каждый завёрнут в плотную синюю бумагу с золотыми звёздами.

А ещё — полупрозрачные леденцы на палочках, имбирные пряники, забавные марципановые фигурки… И он, маленький, в детской матроске и шапочке с синим помпоном, — теребит мягкую ласковую руку с гладким кольцом на пальце, и тянет настойчиво к заветным дверям с колокольчиком.

Роман вздохнул мечтательно. В кругосветном морском путешествии ему отчаянно не хватало сладкого. Маменькино варенье, взятое на борт в Кронштадтском порту, было давно уже съедено, вылизано до капли.

Впрочем, на берегу, в Морском кадетском корпусе, где ещё недавно учился Роман Адамс, гардемаринов тоже сладким не баловали. Не давали, к тому же, ни молока, ни сливок. Утром и вечером полагался кипяток. И — пеклеванная[5] булка, из ржаной муки. Вкусная, впрочем. Булки и квас Морского корпуса славились во всем Петербурге. А в обед и ужин давали кашу. Гречневую. Как ни любил Роман до корпуса гречу, всё равно — надоела.

И ученье, ученье, ученье: четыре часа до обеда и четыре часа после; четыре предмета ежедневно. Сидя над задачниками, Роман сгрыз не один десяток перьев, а потому известие о том, что ему, ещё не кончившему курс гардемарину, предстоит участвовать в первой российской антарктической экспедиции, не могло не привести Адамса в восторг. Сам капитан Беллинсгаузен, назначенный начальником нового кругосветного плавания, ходатайствовал перед морским министром о своём дальнем родственнике.

Товарищи завидовали. Кругосветка! Повезло человеку. Дальние страны увидит, морским волком станет. И не надо ещё год просиживать штаны на школярской скамье! И вообще, кругом света ходить — это вам не в Маркизовой луже[6] плавать!

Все знали — перед кругосветной экспедицией ставится задача как можно дальше проникнуть на юг, чтобы «окончательно разрешить вопрос о существовании Южного материка». Перспектива стать первооткрывателем загадочной Антарктиды восхищала. Первооткрыватель… Острова и земли часто называют именами тех, кто их открывает… От мыслей об этом у Адамса начинало сладко ныть под ложечкой, он замирал, улыбался мечтательно. Потом, опомнившись, краснел, отворачивался к стене и смущённо ерошил свои светлые, коротко стриженые волосы.

* * *

Три с половиной месяца прошло с того дня, когда шлюпы «Восток» и «Мирный» снялись с якоря и под салют береговых артиллерийских батарей покинули родной Кронштадтский рейд. Миновав Балтийское, потом Северное море, они, после короткой стоянки у острова Тенерифе, благополучно пересекли Атлантику, и теперь намеревались на пару недель задержаться у берегов Бразилии.

Стоя на верхней палубе «Востока», гардемарин во все глаза смотрел на приближающийся берег, и на открывшуюся справа крепость Санта-Круц, защищавшую вход на рио-жанейрский рейд с востока. Оттуда что-то надсадно кричали в рупор. Разумеется, по-португальски, поскольку Бразилия всё ещё входила в объединённое португальское королевство. На шлюпе по-португальски никто не знал. Ответили по-русски, и шлюп невозмутимо продолжил движение вглубь залива. Там, на западном берегу, белел город Сан-Себастьян де Рио-Жанейро, теснимый к воде зелёными склонами гор.

Не разобрав ответов с «Востока», из крепости прислали катер. На шлюп взошёл чернявый португальский офицер, и стал по-английски задавать обычные в таком случае вопросы: откуда? куда? сколько дней в море?

Он достал папку с бумагами, чернильницу, перо, и, приготовившись записывать, выкатил на Беллинсгаузена свои блестящие глаза-маслины.

Офицеру было объявлено, что российские шлюпы «назначены для изысканий, относящихся до мореплавания», и зашли сюда для того, чтобы запастись водою и дать отдых команде.

— Будем готовиться к предстоящему нам длительному плаванию в холодных южных широтах, — пояснил Беллинсгаузен, невозмутимо потирая бровь.

Услышав о холодных широтах, португалец ещё сильнее округлил свои глаза-маслины. Губы под жёсткими усиками сложились в трубочку, словно их владелец намеревался удивлённо присвистнуть. Впрочем, свистеть он не был уполномочен. Поэтому он лишь чопорно встопорщил усы и старательно занёс всё сказанное в протокол — для донесения начальству.

— Скоро и ещё один российский шлюп прибудет, «Мирный», — пообещал Беллинсгаузен португальцу.

— Мирни? — переспросил тот, мигая блестящими чёрными глазами-маслинами, как бы раздумывая, надо это записывать или нет. Потом решительно захлопнул папку и, откланявшись, удалился.

В половине седьмого часа «Восток» положил якорь подле Крысьего острова, расположенного посередине бухты.

Вскоре в залив вошёл второй российский шлюп — «Мирный». Его капитан Михаил Петрович Лазарев, подобно Беллинсгаузену ответив на всё те же вопросы всё того же португальского офицера, — откуда? куда? сколько дней в море? — распорядился, наконец, поставить судно рядом с «Востоком».