Две мелодии сердца. Путеводитель оптимистки с разбитым сердцем

Нужно сохранять самообладание.

Дорогая Люси, пожалуйста, веди себя нормально.

И, ради бога, не говори ничего двусмысленного.

Я одариваю его сияющей улыбкой.

– Привет! Я едва смогла кончить, когда увидела тебя.

Потом я замираю на месте как вкопанная.

Кэл закашливается, поперхнувшись бурбоном. Он не проявлял таких явных эмоций с того момента, как я впервые вошла в автомастерскую.

– И тебе привет, Люси, – говорит он, не глядя на меня.

У меня аж в глазах темнеет, как будто кто-то огрел меня сковородкой по голове. Я едва стою на ногах.

– Это… не то, что я имела в виду, – с трудом выговариваю я, прижимая ладони к покрасневшим щекам. – Я едва смогла кончить песню. Допеть то есть. Я увидела тебя и так удивилась, что перепутала слова. Вот что я хотела сказать. Прости.

Нэш, который прислушивался к нашему разговору и стал свидетелем моего несмываемого позора, посмеивается, протирая стойку.

– Молодец, – говорит он.

Я ловлю его веселый взгляд и отвожу руки от лица – они нужны мне, чтобы сохранить равновесие. Схватившись за спинку стула, я стараюсь унять дрожь в коленях.

– Мне рислинг, пожалуйста, – говорю я слабым голосом.

По-прежнему ухмыляясь, Нэш указывает на соседнее с Кэлом место.

Там на стойке меня уже ждет бокал вина.

Я краснею еще сильней, когда замечаю надпись, сделанную знакомым почерком, на салфетке под бокалом.

– Спасибо. – Я дрожащими руками выдвигаю стул. Его ножки противно скрипят по полу, но моему чувству собственного достоинства уже ничто не способно навредить. Когда я усаживаюсь на стул, то задеваю коленями бедро Кэла, спрятанное под грубыми джинсами, отчего у меня по телу бегут мурашки.

Ну вот что со мной не так?

Он бросает на меня беглый взгляд, но не отодвигается.

– Хорошее выступление, – говорит он, когда я устраиваюсь рядом.

От комплимента я краснею еще сильней.

– Спасибо. Я будто становлюсь другим человеком, когда выхожу на сцену. – Мое унижение наконец отступает. Я беру бокал и делаю глоток, искоса поглядывая на Кэла. – На меня каждый раз накатывает прилив адреналина. И чувство свободы.

Я смотрю на его длинные черные ресницы, пока он глядит в стакан.

– Последняя песня была сложной.

Он прав. Я практиковалась каждый день на протяжении нескольких месяцев, чтобы в совершенстве освоить акустическую версию.

– Мне нравится Стиви. В душе я та еще старушка. – Я осознаю, что наши плечи вот-вот соприкоснутся. – Слушай, а… Почему ты вдруг пришел? Я думала, ты не в курсе, где я выступаю.

– Ты как-то раз упомянула.

Я в этом сильно сомневаюсь.

Кэл переводит взгляд на салфетку, которую я пыталась прикрыть рукой. Он задевает меня своей рукой, покрытой татуировками.

– Ты спишь с барменом?

Я шокирована таким бесцеремонным вопросом и резкой сменой темы.

Впрочем, я сама в понедельник расспрашивала его безо всякого стыда. Мне остается лишь покачать головой и отпить еще вина.

– Нет. Он просто оставляет мне записки после каждого выступления. Это мило.

Пользуясь случаем, я читаю сегодняшнее послание.

«Я разозлил трех клиентов, потому что не мог оторвать взгляд от твоих губ».

Ох.

У меня что-то сжимается в груди. Записки Нэша всегда были забавными и безобидными, но в этот раз он куда более прямолинеен. Откашлявшись, я переворачиваю салфетку и слегка посмеиваюсь.

– Очень мило. Так все-таки… – Я поворачиваюсь к Кэлу. Он скептически приподнимает бровь. Его щека подергивается. – Что ты здесь делаешь? Я не думала, что ты часто ходишь по барам.

– С чего ты взяла?

В фиолетовом свете барной стойки его лицо выглядит совершенно невозмутимым. Я прикусываю губу, чтобы сдержать смех.

– Хорошая попытка. Ты уже второй раз уходишь от ответа.

Он отворачивается и делает глоток.

– Вот как?

Я фыркаю.

– Откуда взялся твой псевдоним? – он резко меняет тему.

Я вздыхаю. Остается смириться, что сегодня он вряд ли поделится со мной своими самыми сокровенными мыслями. Или вообще хоть какими-то мыслями.

– От Эммы, – признаю я, и Кэл на миг замирает, не донеся стакан до рта.

В его глазах мелькает мука. Он делает глоток и со стуком ставит стакан обратно на барную стойку. Имя сестры теперь приносит ему лишь боль. Я тоскую по тем временам, когда оно вызывало радость.

– Ее любимой пианисткой была Имоджен Купер, – продолжаю я. – Эмма хотела стать похожей на нее, когда вырастет. Это моя дань уважения…

– Я понял, Люси, – сердито говорит он, потирая щетину и не глядя на меня. – Хватит уже болтать.

Я практически ощущаю на языке вкус его злости, горькой и жгучей. Поэтому делаю глоток вина, чтобы смыть этот вкус.

Сейчас лучше помолчать, так что я съеживаюсь на стуле, будто ребенок, которого отругали, и прикрываю волосами покрасневшие щеки. Ожидая, пока тяжелая атмосфера развеется, я кручу в руке бокал и рассматриваю свои ногти орехового цвета.

Потом мне на поясницу мягко ложится чья-то рука.