Две половинки райского яблока

…Внутри часовни царила особая атмосфера, полная тишины, печали и тайны. Лучи фонарей скользили по растрескавшимся стенам, расколотым урнам, пробивающейся из щелей в полу бледной траве. Нарушители спокойствия сгрудились в центре шестиугольного помещения. По углам висела густая паутина. Где-то далеко капала вода – равномерный звук капели словно отсчитывал время. Толстый слой пыли на полу был усыпан мелким мусором – осколками мраморных урн и сухими листьями. Листья слабо шелестели от легкого сквознячка…

Флеминг посветил фонариком в зияющее отверстие урны.

– Пусто, – сказал разочарованно.

Гайко с господином Романо на руках прислонился спиной к влажной стене. Марина тоже заглянула в черное горло другой урны и вскрикнула испуганно:

– Там что-то есть!

– Естественно, – отозвался Флеминг. – Пауки и пыль веков. – Он помолчал немного. Потом добавил: – Я предлагаю покинуть это скорбное место!

Гайко, не дожидаясь команды, двинулся к выходу. За ним потянулись остальные.

– Какое счастье дышать! – страстно сказал господин Романо, оказавшись снова на кладбищенской аллее. – И жить! Каждый час, каждую минуту!

– Ну, что? – спросила Аррьета, отбрасывая сигарету. – Нашли что-нибудь?

– Нет, – ответил господин Романо. – Но кое-что поняли…

– Что же?

– Сходи туда и посмотри сама.

– Еще чего, – буркнула Аррьета. – Только каблуки сломаешь!

– А ведь это горох! – вдруг воскликнул Флеминг, срывая жухлый стручок с гибкой желтой плети неизвестного растения. Он раскрыл стручок, вытряхнул на ладонь несколько желтых горошин. – Смотрите!

– Неужели «Вавилон»? – господин Романо протянул руку, и Флеминг высыпал скукоженные горошины ему в ладонь.

– Какой Вавилон? – спросила Марина.

– Дядюшка Софи увлекался сельским хозяйством и вывел какой-то необыкновенный сорт гороха, – пояснил господин Романо. – Крупного и очень сладкого, и назвал его «Вавилон». Софи упоминает об этом в своем дневнике. Вряд ли тот самый…

– Можете не сомневаться, – сказал Флеминг. – Видимо, дядюшка Софи попросил посеять горох вокруг… А может, и сам посеял до того, как… Я, конечно, не специалист, мне трудно судить, но я почему-то уверен, что это тот самый горох Якушкиных. Другому здесь просто неоткуда взяться.

– Ты считаешь, Грэдди, что горох мог продержаться почти сто лет? Слабое, тонкое, нежное растение? – Господин Романо был взволнован.

– Думаю, мог, – ответил Флеминг. – Климат нормальный, дожди, солнце. Никто не беспокоит. Правда, видимо, одичал, горошины совсем маленькие.

– Но это же как…

– Привет от Якушкиных!

– Ничего на свете не пропадает бесследно, – сказал философски господин Романо. – И всегда будут заметны следы…

– Или вмятины, – пробормотал про себя Флеминг.

– Вы скоро? – осведомилась Аррьета, которой наскучили разговоры о всяких глупостях.

– Тебе не кажется, Грэдди, что у нашей Аррьеты изрядно испортился характер? – негромко заметил господин Романо Флемингу.

Тот пожал плечами и не ответил.

– Мне страшно неловко, – сказала Марина, кладя руку на плечо господина Романо.

– Ну, что вы, девочка, – отозвался тот, похлопав ее по руке своей крупной, все еще красивой рукой. – Разве это ваша вина?

– Боюсь, барский дом в еще худшем состоянии, – сказала Марина. – В тридцатые годы там была детская колония, дом перепланировали. А в войну нас сильно бомбили, и дом не уцелел.

– Это далеко?

– Не очень. Раньше там была деревня, а сейчас просто лес. У меня была мысль сделать там филиал музея, устроить барскую усадьбу, восстановить интерьеры. У нас в экспозиции есть рисунки и картины якушкинского дома, но… сами понимаете, все упирается в деньги. Наш мэр не против, но говорит, нужно подождать, и так страшно много дыр в бюджете.

– Что-то я притомился, – сказал господин Романо. – Давайте перенесем барский дом на… Грэдди, посмотри что там у нас в расписании.

– И зачем только нужно было переться сюда, – ворчала всю обратную дорогу Аррьета. – Не нравится мне этот город, да и страна тоже. Ты, Джузеппе, давно не мальчик – прыгать по миру. Здоровье уже не то, отдых нужен, цивилизация. Поехали домой! Выдумываешь всякие бредни – ностальгия, фамильные корни… Что-то я никогда раньше не слышала про эту Софи Якушкину.

Господин Романо полулежал на заднем сиденье, закрыв глаза. Он почти не слушал Аррьету, улавливая лишь общий смысл ее слов. Сжимал в кулаке горошины. И думал, что, может быть, права Аррьета – не мальчик – прыгать по миру. Сейчас бы на Лазурный Берег, да засесть на веранде собственной виллы, да перелистать не спеша «Артхашастру» – блестящий труд об искусстве политики брахмана Каутильи, перед которым европеец Николо Макиавелли просто щенок, да с рюмочкой коньячку, да с карандашиком, да начать, наконец, собственные мемуары… «И не носиться по миру в призрачной погоне за призрачной целью… в компании с Галерейным Призраком».

– Слушай, Грэдди, – сказал он, когда они приехали в гостиницу, – как ты думаешь, наш Призрак уже здесь?

– Думаю, здесь. Вы же сами знаете, – ответил Флеминг.

– А может, это Хабермайер?

– Вряд ли. Тевтонец – фигура тяжеловесная. Как рыцарь в полном облачении. А Призрак – скорее лучник, легкий и маневренный.