Две стороны луны

У Мерри на такое уходило не больше пяти минут.

— Ты меня с ума сведешь! Дай я тебе помогу!

Мередит взяла инициативу в свои руки. Кисточки, словно волшебные палочки, замелькали в ее проворных руках.

— А теперь займемся твоими волосами. Как ты смотришь на высокую прическу со спадающими по сторонам прядями?

— Ни за что! — отрезала Мэллори.

— Ладно. Тогда французская косичка, закрепленная сзади заколкой.

Мередит ловко заплела темные волосы сестры в тугую косу, уложила ее вокруг головы, закрепила заколкой и сеточкой из серебряных нитей. На этот раз в оба уха девочки было вставлено по гвоздику-сережке с гранатом. Мерри помогла ей надеть через голову узкое, облегающее фигуру на манер Русалочки платье от Веры Вонг. Мэллори послушно позволила сестре подвести ее к высокому зеркалу.

— Ух ты!

— Мое произведение искусства! — гордо заявила Мередит.

Мэлли была и не была похожа на себя. Она словно бы вновь родилась на свет. Казалось, ей уже исполнилось лет двадцать. Она выглядела ужасно сексуальной.

— Я и представить себе не могла, что облегающие платья шьют таких небольших размеров, — сказала Мэллори сестре.

— Когда-то оно принадлежало Кире Найтли или какой-то другой английской кинозвезде, точно не помню, — понизив голос, сообщила Мередит. — Его пришлось укорачивать. На благотворительном аукционе это платье обошлось в две тысячи долларов.

— Ой, сними его с меня побыстрее! Я в нем дышать не могу! Я на самом деле не могу. У меня что, грудь больше, чем у Киры Найтли? Я боюсь его порвать! Я в нем буду потеть, как…

— Никто бы на твоем месте не стал жаловаться! — заявила Мерри. — Ты дважды мазалась дезодорантом. К тому же ткань не касается твоих подмышек.

— Ладно. Нормально, Мерри. На моем месте должна была бы оказаться ты.

— У меня напряженка с парнями… Впрочем, ты права. На твоем месте вполне могла бы быть я. Надень туфли.

— Я даже наклониться не могу, — пожаловалась Мэллори.

Мередит помогла ей надеть сандалии серебристого цвета на высоких каблуках.

Вместе они сошли вниз. Тим притворился, что у него случился сердечный приступ. Дрю Вогхэн, который уже приехал и теперь разговаривал с Адамом, повернул в ее сторону голову. В сером смокинге он выглядел как кинозвезда из старых фильмов. Очевидно, слова, которые он заранее подготовил, чтобы приветствовать свою спутницу, застряли у него в горле. Так он и стоял с открытым ртом.

— Дрю, смотри не упади! — заметила Кэмпбелл. — Ты и прежде знал, что моя дочь красавица.

— Не упаду. Я прекрасно умею сохранять равновесие, даже когда у меня в одной руке три коробки с большими пиццами.

— Я трепещу, — улыбаясь, сказала Мэллори, — но не при виде тебя, а от осознания твоего профессионализма в деле балансирования пиццами.

— В последнее время я говорю такое, что раньше и представить не мог, что когда-нибудь скажу. Бринн, ты прекрасна!

— Все благодаря сестре. Она меня размалевала.

— Кое-кого даже косметикой изуродовать невозможно.

— Сегодня ты на своем «зеленом звере»? — спросила Мэллори.

— Нет. Папа одолжил мне «лексус», а мама горит желанием сделать не меньше сотни фотографий.

— А что я говорила! — вмешалась в разговор Мередит.

Кэмпбелл вытащила откуда-то фотоаппарат.

— Вот и замечательно! Думаю, Мэлли не станет возражать, если и я сделаю пару снимков. Быть может, я не увижу дочь такой нарядной до самого дня ее свадьбы.

Миссис Вогхэн заставила их позировать возле кустов сирени, у камина, возле автомобиля, у водопада на заднем дворе, на фоне ограды из штакетника, пока Дрю не положил этому край:

— Перестань, мама! Фотографироваться на фоне водонапорной башни я точно не собираюсь. — Когда им наконец удалось улизнуть, он заявил: — После такого не мешало бы потанцевать. Фоткаться на цифровую камеру — то еще удовольствие!

Но сначала они перекусили. Дело дошло до того, что Мэллори принялась жаловаться: либо каннеллони в нее не влезут, либо она вылезет из своего шикарного платья. К счастью, после того как Памела Доор его бросила, Дрю некоторое время страдал отсутствием аппетита, вследствие чего немного похудел, и каннеллони пришлись как нельзя кстати.

Когда «лексус» свернул на дорогу, ведущую к школе, Дрю протянул Мэллори, которая отдыхала на заднем сиденье, браслет из цветов — точнее, из одной черной орхидеи на серебристой ленте.

— Это как нельзя лучше подходит тебе… созвучно твоему имени…

— Мое имя переводится как «несчастливая», — сказала Мэллори, надевая браслет на запястье.

— Я зову тебя не Мэллори, а Бринн. Бринн значит «темная». Впрочем, сегодня «темной» тебя никто не назовет.