Две строки до востребования

Не в силах вынести это напряжение, он поднимается и, нашарив в темноте тапочки, проскальзывает в узкий разрез входа.

— Гриша, — слышит за собой негромкий голос Аркадия Федоровича, — ты куда? Живот?..

— Да, — чуть слышно отвечает Гринька. — Мне надо…

Так же бледно светит луна. Тихо. Никого. Но это лишь кажется, что никого. Он где-то здесь. Здесь… Ждет, когда крепче уснут. «Ах, — думает Гринька, — зачем, зачем я тогда бросил в ящик письмо? Зачем ничего не исправил в нем? Всегда так: делаю, что он велит. Сказал, чтобы сумку его спрятал. Я спрятал. А там дело с милицией было связано. Сказал, чтобы пустил квартиранта. Пустил. А уж он-то преступник, ясно. И письмо отправил. Да что я, как этот Славка-картежник? Тоже силы воли нет? Что скажут, то и делаю?.. Нет, нет, я же таблетки выбросил! Значит, есть воля. Есть! И пусть не пугает этим преступником, который жил у меня. Разве я знал, кто он такой? И не станет Вавилон говорить про меня в милиции. Врет все! Если скажет, то и самому не поздоровится… Почему же я раньше так не подумал? Зачем взял эти таблетки?..»

Гринька, не ощущая прохлады, стоял посреди луга, шагах в тридцати от палатки, белевшей смутным пятном, и, ведя этот трудный разговор с самим собой, в то же время чутко прислушивался к обманчивой, неверной тишине.

И услышал шаги. Они приближались. И скорей почувствовал, чем увидел, неясную человеческую фигуру. Человек подошел ближе, и в свете луны Гринька узнал Вавилона. Гринька не испугался, нет. Просто стоял, весь напрягшись, и ждал.

Вавилон заметил его и остановился. Никак, наверно, не ожидал увидеть кого-то.

— Это я, — тихо обронил Гринька.

— Ты? — Вавилон быстро подошел. — Почему не в палатке?.. Маг приготовил? Слышишь? Где маг?.. Ты что, оглох? — повысил он голос.

— Там не спят, — сказал Гринька. — Тише.

Тремя пальцами левой руки Вавилон крепко и больно ухватил его за плечо.

— Что выдумал? Где магнитофон, спрашиваю?

— Не получишь! — вырываясь, прошептал Гринька. — Не получишь! И таблетки выбросил!

— Ах вот как! Предатель! Притащился сюда ночью, как идиот! Да я тебя!..

Он только два раза успел ударить сжавшегося Гриньку. Кто-то вдруг перехватил его руку и заломил за спину. «Милиция! — кривясь от боли, подумал Вавилон. — Выдал!»

— Ты кто такой? — услышал он приглушенный, взволнованный голос. — Почему бьешь мальчика? — Аркадий Федорович сильней сдавил руку. — Кто такой, отвечай!.. Гриша, ты знаешь его?

— Да, — обреченно выговорил тот, прижимая ладонью болевшую губу.

— За что он бил тебя?

— Гражданин, руку отпустите, — поняв, с кем имеет дело, покривился Вавилон. — А ударил потому, что заслужил. Он знает. Но это касается только нас.

— Вот что, гражданин незнакомый, — с трудом сдерживая гнев, процедил Аркадий Федорович, — если ты когда-нибудь и где-нибудь хоть пальцем тронешь Гришу, то я разделаю тебя… Слышишь, так разделаю, что родная мама не узнает. И тогда уж тобой займется милиция. Будь уверен. А сейчас иди отсюда и во всю мочь радуйся, что так легко отделался.

— Что ж, и за это спасибо, — угрюмо пробурчал Вавилон, потирая онемевшую руку. — Спокойной ночи.

Это «спокойной ночи» прозвучало почти комично. Ничего себе, спокойная ночь! Видимо, понял Вавилон, что лучше удалиться по-хорошему, без ругани. Дело все равно сорвалось, а базарный крик, к чему он?

Когда фигура его растворилась в темноте, Аркадий Федорович участливо спросил:

— Больно? Куда он тебя ударил?

— Ерунда, — ответил Гринька. Он был доволен, что все так кончилось. Вот только как объяснить дяде Аркадию? Ведь обязательно спросит. И не ошибся.

— За что же все-таки он тебя?.. Или скрывать тоже будешь?

Никаких сколько-нибудь достоверных объяснений придумать было невозможно. Кроме того, что было на самом деле. И Гринька покаянно вздохнул:

— Магнитофон хотел взять. Чтобы продать потом. Потому что в беду попал. Денег очень много задолжал.

— И как же он хотел взять его? — удивился Аркадий Федорович. — Что-то не пойму. Если бы в палатке никого не было…

Снова тяжело вздохнул Гринька. Но раз начал говорить, то надо уж до конца. И сказал о снотворных таблетках.

— Но я, дядя Аркадий, — горячо закончил он, — не хотел, чтобы пропадал у вас магнитофон. Я выбросил таблетки. Совсем выбросил! Наделал долгов, пусть и отдает сам.

— Все справедливо, — сказал Аркадий Федорович, радуясь за Гриньку.

Как хорошо, что дядя Аркадий не выспрашивает все дотошно. Гринька улыбнулся распухшей губой и спросил:

— А вы правда могли бы так разделать его, что родная мама не узнала бы?

— А ты как думал! Я в обиду тебя не дам! — И тоже улыбнулся. — Конечно, бить бы его не стал. Это так, к слову, пригрозил… Вообще-то, надо бы в милицию о нем сообщить.

— Ой, не надо! — само собой вырвалось у Гриньки. — Он же в беду попал. Не работает сейчас. А долги с него требуют. И два пальца патроном ему оторвало. Когда мальчишкой был.

— Не надо, значит? — спросил Аркадий Федорович. — Ладно, видно будет… Ты, наверно, замерз совсем. Пошли в палатку… Ну, а ребятишкам говорить ничего не станем, так?

— Не станем, — отозвался Гринька.