Вечером того же дня измученный директор музея изящных искусств повел в один прелестный ресторан свою жену, у которой случились именины. Эти редкие выходы в свет, как и не менее редкие, но щедрые подарки супруге помогали господину Лунцу игнорировать приступы чувства вины. Они сидели за уютным столиком у окна, прямо напротив двери. Господин Лунц подливал жене вино в надежде, что ее скоро сморит сон, и она захочет домой, не дожидаясь десерта. Но его супруга как назло была бодра и игрива, и без умолку говорила о каких-то вещах, которые страшно раздражали господина Лунца, но он был вынужден улыбаться и даже время от времени гладить жену по пухлой руке с массивными кольцами. Чтобы развлечь себя, он рассматривал новых гостей ресторана, посетителей за соседними столиками и вышколенных официанток, которых руководство ресторана, по всей видимости, в принудительном порядке обязало разговаривать с французским акцентом для придания ресторану дополнительно шарма: выглядели эти попытки на редкость смешно.
Супруга господина Лунца отправила в рот очередной кусок дорогостоящего деликатеса и принялась рассуждать о несовершенстве мироздания, которое заключалось в отсутствии у нее новой шубы на зиму. Господин Лунц болезненно поморщился, снова погладил жену по руке и отвернулся в сторону двери. Именно в этот момент дверь открылась, и в ресторан вошли новые посетители.
Солидный господин учтиво пропустил вперед свою юную спутницу, и тут сердце господина Лунца совершило неожиданный кульбит, после чего рухнуло куда-то под диафрагму. Он не мог поверить своим глазам, происходящее казалось ему странным фарсом. Дело в том, что он был совершенно уверен в том, что именно эта прекрасная белокурая особа в данный момент находится дома, у себя в квартире, и занимается изучением конспектов по истории иностранной литературы девятнадцатого века. Потому что он лично отвез ее туда пару часов назад, и она твердо пообещала ему посвятить себя именно этому занятию. Но хуже всего было не то, что она оказалась вовсе не дома, и даже не то, что откровенно кокетничала, смеялась и встряхивала своими прелестными локонами, выгнув изящную шею. Хуже всего было то, что она позволяла обнимать себя постороннему господину намного старше нее самой. И было видно, что ей это нравится. Более того, можно было подумать, что это свидание для них — вовсе не первое. Потому что господин вел себя весьма вольно. Он брал ее за руку, обнимал за плечи, а когда они прошли к столику, погладил по попке. И юная спутница не дала ему пощечины, не убрала его руку, она просто улыбнулась и засмеялась ему в ответ. Солидный господин отодвинул для нее стул, и девушка села, оказавшись к Лунцу спиной. Когда же мужчина обошел стол и сел напротив, с Лунцем что-то случилось.
Не то чтобы он сразу не смог понять, кто этот господин. Просто он запрещал себе верить тому, что видит. Но когда довольное лоснящееся лицо Шклярского оказалось прямо напротив него, в голове у директора музея изящных искусств вдруг что-то щелкнуло, и именно в этот момент он принял окончательное решение.
Часть двадцать вторая
Как делать что-то, когда за каждым твоим действием тщательно следят? Зоркий глаз, яркие перья — райским птицам всегда всё видно и всегда всё известно. И ты не понимаешь, что и зачем ты делаешь, — ты только ждешь их одобрения. В нем весь смысл, что бы ты ни делал. Оно так желанно, в нем вся сладость мира, оно — как нектар, которым питается райская птица. И много его не надо — хотя бы каплю… Но получить его почти невозможно. Райская птица прекрасна, нет никого в мире краше, нет никого совершеннее. Ты никогда не будешь достаточно хорошим для нее. Как бы ты ни старался, что бы ты ни придумывал, что бы ни делал, даже если ты заслужил ее скупую похвалу, ты чувствуешь — не получилось… И никогда не получится так, как ты хочешь, — потому что ты должен быть самым лучшим, а ты почему-то не можешь… Что бы ни сделал, что бы ты ни сказал. Но ты ведь так любишь ее, райскую птицу, ты так ждешь ее. Лишь бы она пролетала шелком, касалась лица бархатом крыльев, кружила голову цветами на платье. Ждать ее и любоваться. Вожделеть ее похвалы. Осмелиться прикоснуться. Плакать от отчаяния, потому что так хочется хоть несколько минут держать ее в руках, но она ведь так далеко, прекрасная райская птица… Бояться ее гнева. Не поднимать глаз. Ждать пощечины…
По дороге домой мне не удалось как следует подумать о нашем разговоре, потому что меня всё время отвлекали звонки Марты и сообщения от Марка.