Две вечности. Асфиксия

Он стоял на краю моего сознания и безумно улыбался. Как и всегда, выглядел он не лучшим образом. Тело было изрезано и изорвано, как мягкая игрушка, побывавшая в пасти дикой собаки. Из живота свешивались внутренние органы. Лицо было синим, как после удушения.

Но он всё равно улыбался, показывая обломки зубов.

– Ты будешь хорошим мальчиком? – спросил он.

– Буду, буду! – мысленно закричал я.

– Боишься смерти?

– Боюсь, очень боюсь!

– Хочешь сюда вернуться?

– Нет, ни за что!

– Тогда что ты должен для этого делать?

– Быть хорошим мальчиком.

Вечность продолжалась.

– Хочешь поиграть? – как бы невзначай поинтересовался Плохой Джошени.

– Хочу.

– Тогда сыграем в «холодно-горячо».

– Я люблю эту игру, – признался я.

– Следуй указаниям и тогда сможешь вырваться в мир живых.

– Хорошо.

Моё сознание поплыло вперёд, рассекая чёрные волны тьмы.

– Холодно, – подсказывал Плохой Джошени, указывая путь. – Всё ещё холодно. Немного теплее. Теплее.

Тьма не менялась.

– Ты будешь хорошим мальчиком?

– Да.

– Теплее. Будешь во всём слушаться маму?

– Да.

– Теплее. Боишься смерти?

– Да.

– Практически горячо. Ты считаешь братьев и сестру грешниками? Они и правда повинны в своей смерти?

Слова не шли.

– Холоднее, – разочарованно сообщил Плохой Джошени. – Ты идёшь в неправильную сторону.

– Они виноваты! – выкрикнул я в ужасе.

– Теплее. Гораздо теплее. Твой папа виноват в своей смерти?

В горле застрял ком, твёрдый, как мяч. Но страх холода и тьмы победил.

– Он был плохим человеком, бросившим маму, – ответил я.

– Теплее. Флинн виноват в своей смерти?

– Он был плохим мальчиком, убившим человека.

– Теплее. Джун виновата в своей смерти?

– Она была плохой девочкой, не слушавшей маму.

– Теплее не бывает, Джошени. Оди виноват в своей смерти?

– Он был плохим мальчиком.

– Горячо. Ты практически у цели. Ты выбрал правильный путь. Следуя ему, ты никогда больше сюда не вернёшься.

– Я буду хорошим мальчиком! – с силой пообещал я. – Обещаю! Обещаю!

Плохой Джошени расхохотался.

Его смех был последним, что я услышал, прежде чем провалился в водоворот лихорадочного сна.

Глава 19

По глазам ударил свет, хотя окна комнаты всё ещё скрывались за тяжёлыми шторами. После мира тьмы любой тусклый лучик казался ярче самого мощного прожектора. Я в шоке замотал головой, осматриваясь по сторонам.

Вокруг царила жизнь. Я снова жил!

Доказательством служили звуки; даже в обитой тканью комнате теперь переплетались нескончаемые мелодии: моё дыхание, поскрипывание старых досок, возня мышей на чердаке. Казалось, слух обострился в несколько сотен раз.

От радости я был готов разрыдаться, но меня привлек самый отчётливый из звуков – чьи-то шаги.

Я попытался присесть, но голову тут же охватило головокружение. Тело, хоть и вернулось, слушалось очень плохо, как после продолжительной тяжёлой болезни.

– С возвращением.

Мама стояла в дверях, сжимая в руках капельницу.

– Ты прочувствовал смерть? – спросила мама.

– Да.

– Замечательно.

– Не хочешь повторить урок?

От вспыхнувшего в груди ужаса я едва не потерял сознание и отрицательно замотал головой, ощущая, как на коже проступает липкий пот. Вышло слабо; все силы забрал с собой неконтролируемый страх.

Мама довольно улыбнулась.

Больше мы на эту тему не разговаривали. Только спустя какое-то время я понял, как именно мама заставила меня «умереть». Она создала помещение, куда с трудом проникали звуки и запахи, после чего усыпила меня и закончила приготовления – заклеила рот, завязала глаза, вставила в уши затычки, лишая всех чувств.

Ну, а чтобы я не шевелился, она через капельницу вводила мне анестезирующий препарат. Не знаю точных подробностей, Винсен объяснит лучше.

Не чувствуя конечностей, ничего не видя и не слыша, я только и мог, что представлять себя мертвецом, обречённым на вечные скитания во тьме. Я хорошо выучил тот урок.

Смерть – необязательно боль.

Смерть – это ужас и безумие.

Мама осталась очень довольной результатом обучения. А чем сильнее она успокаивалась, тем меньше её мучили кошмары.

Мы продолжили коротать привычные будни. Я уже давно спал один, так как вырос, но мама продолжала проверять меня по ночам, прокрадываясь в темноте в соседнюю спальню.

– Ты спишь? Ты ещё живой? – спрашивала она шёпотом.

– Не сплю, мама. Я стопроцентно живой, со мной ничего не случится. Я ведь хороший мальчик.

Эти слова настолько радовали маму, что её осунувшееся лицо преображалось. Счастливая умиротворённая улыбка приносила покой, и после ночных визитов я всегда засыпал счастливым.

Бывали ночи, когда я сам прибегал к ней, разбуженный страшными криками. Кошмаров хоть и стало меньше, совсем они не ушли. Я обнимал маму и шептал успокаивающие слова.

– Я жив, мама! Я жив!

– Мне п-приснился сон… – заикаясь, бормотала мама себе под нос. – Ты поступил очень плохо. Очень плохо, Джошени! Т-ты умер, тебя смяло, как бумажный лист, и везде была кровь, кровь, кровь! Что за ужасный сон!

– Это всего лишь сон, потому что я здесь, и я всё ещё жив. Со мной никогда ничего не случится.

Тогда мама успокаивалась и засыпала.

* * *