Две вечности. Асфиксия

Я не видел смысла просто стоять и таращиться на мертвецов, поэтому решил подняться по лестнице наружу и задать маме несколько вопросов. Дверь оказалась заперта.

Удивившись, но не испугавшись, я застучал кулаком по двери и позвал маму. Практически сразу послышались шаги.

– Ты ещё там? – спросил знакомый голос.

– Да, – ответил я, – но…

– Хорошо.

Я смиренно ожидал продолжения, но мама молчала.

– Что мне делать?

– Я уже говорила. Наблюдай.

– Они просто лежат. Я не понимаю, за чем именно наблюдать.

– Наблюдай.

Больше она ничего не сказала и ушла, оставив меня в недоумении слушать звук её удаляющихся шагов.

«Мы уже знаем, что происходит с духом после смерти. Стоит ли забывать о теле?»

Вот что я должен был понять – смерть заставляет страдать не только душу, но и физическую оболочку. Она преображает всё, до чего дотягиваются её когтистые ледяные пальцы. Выворачивает наизнанку дух, а тело превращает в кусок гниющего мяса.

Всю ночь я просидел в морге, внимательно смотря на застывшие, не выражающие эмоции лица-маски. Меня мутило, но я, забыв о еде и воде, продолжал вглядываться в каждую деталь неподвижных тел. На бирки, привязанные к большим пальцам на ногах; на швы, соединяющие вместе грудную клетку; на сморщенные, похожие на изюм, лица стариков.

Один труп был особенно кошмарен – жертва автомобильной аварии. Его даже нельзя было назвать мертвецом; эти части больше напоминали раздельные куски мяса, чем человека.

Мне было плохо. Я едва сдерживал тошноту. Иногда чудилось, что мертвецы шевелят пальцами руки или что их веки слабо подрагивают.

– Вот видишь, Джошени, – будто бы говорили они сквозь сжатые губы. – И ты станешь таким же, когда умрёшь. Превратишься в бесполезное мясо, годное только для того, чтобы мухи откладывали в нём свои яйца. Может, присоединишься к нам? А? А-а?

Тогда я едва сдерживал вопль ужаса, но быстро приходил в себя, вспоминая – эти люди мертвы. Нет, они теперь даже не люди. Просто оболочка, оставшаяся после жизни. Она и правда годилась только для хранения мушиных яиц.

Отвратительно.

Хотелось вскочить и стереть в кровь кулаки, барабаня о дверь. Меня трясло, словно тело горело в лихорадке. Но я сжимал зубы и впивался ногтями в ладони, используя последние остатки воли.

Хорошие мальчики должны слушаться маму. А мама приказала наблюдать.

Рядом с пустым столом появился Плохой Джошени. Как и всегда, от одного его вида хотелось завыть зверем и забиться в тёмный уголок.

– Сыграем в «холодно-горячо», Джошени? – предложил он.

– Сыграем.

– Что ты думаешь об этих людях?

– Они мертвы.

– Холодно, Джошени. Что ещё ты думаешь?

– Они ужасны.

– Теплее, – кивнул Плохой Джошени, роняя на пол кусок плоти. – Тебе они не нравятся?

– Я больше не хочу на них смотреть.

– Теплее. Что в них ужасает больше всего?

– Они холодные, синие и отвратительные.

– Ещё теплее. Ты знаешь, что произойдёт с ними дальше?

Повисла пауза.

– Холоднее, Джошени, ты уходишь не в ту сторону.

– Они… Их положат в гроб, опустят под землю. Они сгниют. Сгниют, сгниют…

– Теплее.

– Не могу представить, наверное, это выглядит просто кошмарно! – выпалил я, не сдержавшись. Накатила паника.

– Теплее.

– Я не могу об этом думать! Не заставляй меня представлять!

– Ещё теплее. Ты хочешь стать таким же, как они?

– Нет! – от ужаса меня трясло.

– Горячо. Ты у цели. Ты ведь боишься смерти?

– Боюсь! Боюсь!

– Ты будешь хорошим мальчиком, Джошени?

– Буду!

– Иначе тебя ждёт смерть. Страшная смерть. Хорошие люди так не умирают. Ты ведь помнишь об этом? Хорошие люди не страдают. Послушные люди не гниют и не воняют. Они чисты. Они просто уходят.

– Я буду хорошим!

– Смерть всегда наблюдает за тобой, Джошени. Но, пока ты ведёшь себя хорошо, она не может тебя коснуться.

– Не может! Не может!

– Хороший мальчик, – довольно улыбнулся Плохой Джошени, расплываясь у меня перед глазами.

Глава 20

– Хороший мальчик, Шенни.

Я распахнул глаза, не понимая, где нахожусь. Мама ласково гладила меня по голове.

– Ты справился, последний урок подошёл к концу.

От счастья и облегчения я разрыдался, пряча лицо в маминых коленях, а она продолжала гладить мои волосы. Я считал себя взрослым, но всё равно лил слёзы, как самый настоящий младенец.

Урок был выучен. Мама помогла мне понять правду. Смерть – ужасна; нельзя забывать о ней и эгоистично проживать годы. Если я хоть ненадолго забудусь, сильно пожалею. Нужно быть хорошим. Всегда хорошим. И тогда я смогу жить.

Преподав мне последний урок, мама сбросила с плеч тяжёлый груз и успокоилась. Её перестали мучить кошмары. Как врач, удостоверившийся в хорошем самочувствии пациента, она вздохнула свободно.

Наша жизнь начинала потихоньку меняться. Ещё несколько лет мы прожили в лесном домике, а потом мама вдруг решила, что мне можно ходить в школу.

– Больше нет необходимости в домашнем обучении, – сообщила она торжественно. – Отныне тебя не собьют с пути ни друзья, ни учителя.

– Конечно.

Мы переехали обратно в город, когда мне исполнилось четырнадцать. Мама вернулась к работе врача и сняла нам небольшую квартирку. Впереди ждала неведомая мне ранее школьная жизнь.