Две жизни

Решили попытать счастья поодиночке. Поделили четыре луковицы, договорились встретиться утром на почте и разошлись. Я пошел в деревю к той крестьянке, которая несколько дней назад пустила нас погреться. После долгих унизительных просьб она разрешила переночевать на печке. Утром я съел две луковицы, запил их холодной водой и пошел на почту. Вадим уже ждал. Вместо шапки на нем была пилотка, которую до сих пор он таскал в рюкзаке. Он ночевал на вокзале, лежал во втором слое (всего было три) и проснулся без шапки. На вокзале он встретил группу ребят, находившихся в нашем положении, и решил с ними добираться до Москвы, чтобы попасть сразу в маршевую роту на фронт. Это было явно безнадежное предприятие: на всех дорогах вокруг Москвы стояли патрули и в Москву никого не пускали. Поездов в сторону Москвы в этот день не предвиделось, и мы опять разошлись. Я не знал, что мне делать. Голодный и замерзший, бродил по городу. Хорошо бы попасть под поезд, но не насмерть, а, например, чтобы раздробило руку или ногу, может в больницу положат. Подошел к путям, но поезда не было. Часа через три взял себя в руки, решил ехать с Вадимом до Владимира и добиваться там включения в любую команду, хоть в Кулебаки. Конечно, лучше бы сразу на фронт, но в крайнем случае выдержу и запасной полк. Неужели не выдержу? Не слабее других.

Нашел Вадима. Пошли на базар, продали полотенца, рубашки. Купили немного хлеба. Следующую ночь спали опять в вагоне и проснулись оттого, что поезд ехал. Мы схватили наши мешки и выпрыгнули на полном ходу в сугроб. К счастью, успели отъехать всего километров на пять и к утру пришли обратно в Муром.

Все утро ждали на вокзале поезда. Там в толчее я познакомился с двумя парнями лет двадцати, в драных ватниках, на ногах галоши без башмаков, за поясом под ватником финки. Они были из лагеря НКВД под Калугой. Когда немцы подошли, лагерь распустили, и теперь они шатались по стране, жили воровством и не знали куда себя девать. Вероятно, вид у меня был тоже не очень презентабельный, и мы разговорились. Собственно, говорил один их них, Колька. Он был умнее и более развит, кончил шесть классов. В лагерь попал за убийство во время грабежа. Получил, как несовершеннолетний, только восемь лет и успел отсидеть три года. Я потом познакомился с ним поближе, несколько дней мы бродили вместе. Интересный парень, смелый, хитрый. Никаких общих моральных законов, запрещающих воровство и убийство, для него не существовало, но за бескорыстное добро он платил благодарностью и в избах, куда нас пускали ночевать, ничего не крал. Он рассказывал много интересного о лагерной жизни, о мире бандитов и воров, о своем голодном бродяжничестве, но сейчас я об этом писать не буду.

Вечером мы сели в поезд и к утру приехали на станцию Волосатое. Вадима в толкучке потеряли. Я купил на базаре буханку хлеба на все оставшиеся у меня деньги и разделил ее между нами тремя. Этим поступком я приобрел Колькину дружбу. Поделился я потому, что и до сих пор, несмотря на все пережитое, не могу есть один, если рядом голодный. Мне редко платили тем же. Этот вор и убийца оказался порядочным человеком и через несколько дней во Владимире, когда у меня не осталось ни хлеба, ни денег, принес мне полбуханки и угостил обедом на вокзале.

Мы втроем грелись до вечера в избе, потом штурмом взяли места в вагоне и поздно ночью приехали во Владимир. Здесь у ребят была своя «малина», куда они меня не позвали.

У меня был владимирский адрес Вадима. Он был уже дома. В квартире жил его отец — сумасшедший старикашка, грязный и дрожащий. Он хотел нас выгнать: боялся милиции. Вадим не обращал на него никакого внимания и, несмотря на его крики и ругань, зажарил картошку, достал хлеб, мы поели и легли спать. Рано утром мы вышли из дома. Вадим на вокзал, добираться до Москвы, я — в формировочный пункт военкомата. Пожали друг другу руки и разошлись. Больше я его не видел.

Протолкавшись полдня, попал к комиссару. Сказал, что потерял свою команду, и комиссар записал меня в маршевую роту, отправлявшуюся через несколько дней в Чувашию, в запасной полк. Пошел на почту. Было 27 ноября. В этот день мне исполнилось двадцать лет. Я написал большое письмо домой, маленькое — Ире и вернулся на пересыльный пункт спать. По дороге встретил Кольку и уговорил его записаться в ту же команду.

В первых числах декабря в поселке Козловка недалеко от Чебоксар началась моя армейская жизнь. Полтора месяца в учебной роте связистов с шести утра до девяти вечера в классах, в тридцатиградусные морозы в поле меня учили и тренировали. С завязанными глазами находить повреждения в телефонном аппарате, тянуть связь с катушкой на боку на лыжах, без лыж — по-пластунски с перебежками, принимать на слух и передавать морзянку, латать разрывы на линии. Кормили хорошо, мы были молоды, здоровы, — выдерживал. В конце января сорок второго года наша маршевая рота связистов (пятьдесят бойцов) прибыла на Западный фронт в распоряжение начальника связи 16-й Армии, которой командовал генерал Рокоссовский.

Глава VI. СЕРГЕЙ

1.