Двенадцать ночей

Флип дал Кэй выплакаться. Они сидели рядом на куче камней. Флип взял ее ладонь в обе свои и держал так бережно, словно это была бабочка или воздушное облачко. Кэй знала, что он хочет поскорее уйти отсюда, перебраться на ту сторону бреши, – но он ничего не говорил, только смотрел на ее руку и приподнимал брови при каждом ее всхлипе, при каждом судорожном вздохе, как бы вторя, почтительно вторя ее рыданиям.

– Кэй, – сказал он, когда ее рыдания наконец иссякли. – Нам надо идти.

Когда они полезли через обломки стены, Флип, аккуратно ведя Кэй за руку по каменной россыпи, начал ей рассказывать, что с ним было дальше в тот день в Пилосе: как он просидел у моря весь остаток дня и всю ночь, мокрый и дрожащий, мучась из-за обвиняющих слов Фантастеса, тревожась за Вилли; как на рассвете вернулся на городскую площадь и, казалось, случайно подошел к тому самому месту, где умер Рекс; как стоял там, глядя на каменную мостовую без единой мысли в голове, пока при первых лучах солнца не увидел нечто примечательное.

– Своей кровью, Кэй, Рекс кое-что написал на камнях. Пальцем, вероятно. Может быть, это было последнее, что он сделал. Написал не очень отчетливо, но прочесть можно было. Я не один час там провел – все смотрел и старался понять, что это значит.

Флип держал в руке свой фонарь. Они очень медленно шли по узкому проходу с низким потолком. Туннель был совершенно не похож на просторный коридор, где Кэй была до этого, и лишен каких бы то ни было украшений. Флипу приходилось пригибаться, чтобы не ударяться головой о грубый каменный потолок. Но Кэй заметила, что он все время смотрит на пол туннеля, разглядывает его на ходу.

– Что там было написано?

– Одно слово по-гречески. Тафой. Что по-гречески – это естественно, ведь мы были в Греции. Но слово указывает сюда, на это самое место.

– На Дом Двух Ладов?

– Нет. На эти туннели. На катакомбы. На место захоронения.

– Почему вы их так называете?

Флип остановился перед одной из замурованных ниш и провел пальцами по полоскам раствора между камнями кладки. И бросил на Кэй острый взгляд.

– Так ты не знаешь, где мы находимся?

Кэй только смотрела на него. Не говоря ни слова, Флип передал ей фонарь и присел на корточки. На песке и каменной крошке нарисовал пальцем сначала квадрат, а затем крест с центром посередине квадрата, рассекающий его стороны пополам. Все это он связал в одно целое окружностью, проходящей через углы квадрата и концы креста.

– Квадрат – это Дом Двух Ладов, – промолвила Кэй.

– Да, – сказал Флип и поднял на нее глаза. – А внизу, под садом, катакомбы: два туннеля под прямым углом и большое внешнее кольцо. Катакомбы, где похоронены члены Достославного общества. Когда духи и фантомы умирают, когда их убивают, мы погребаем их тут.

Кэй чуть не уронила фонарь. Для верности схватила его второй рукой. Он дрожал. Каждый волосок на ее теле вдруг показался ей червяком, и эти червяки ползали по ней всюду.

– Вы не бессмертны?

Флип приложил ладонь к локтю Кэй, унимая дрожь.

– Конечно, нет. Мое тело может умереть и, когда умрет, будет похоронено здесь. Но, если повезет, Филип Лешши, вифинский рыцарь, не прекратит существование. В другом облике, в другое время какой-нибудь другой Филип появится в Доме Двух Ладов и найдет ту самую комнату – второй этаж, северо-западный угол, там днем солнце светит на солнечные часы, играет на затейливых сучках столешниц. Но тело мое будет мирно покоиться здесь, пока не доскажется последняя из историй.

Когда я увидел, что написал Рекс, я вначале подумал – он хочет, чтобы я доставил его тело сюда. Этого он, конечно, хотел, как всякий дух бы хотел на его месте. Как я в том числе. Но что-то заставило меня задуматься, я сидел там и сидел час за часом, размышлял. Рекс должен был понимать, что мы так и так постараемся сюда его привезти. Написать это слово на камнях в такой момент – нет, тут что-то другое. Зачем ему перед смертью вдруг понадобилось, чтобы мы прочли это слово? Что он узнал? От кого?

– От Кат, – сказала Кэй. – Она была последней из духов, кого он видел.

– Вот именно. Кат, вероятно, сообщила ему что-то. А потом вонзила в него нож.

Флип уже двинулся дальше, медленно, и Кэй пошла рядом. Она держала фонарь, как могла, высоко, а Флип все время изучал пол подземного коридора. Минуту за минутой шли они, неся сквозь мрак свой маленький светильник. Кэй каждый шаг, каждый участок стены и грубого, усыпанного мелкими камнями пола казался точно таким же, как предыдущий. Слева и справа через равные промежутки показывались заложенные камнями ниши; у каждой Флип останавливался, ощупывал пальцами скрепляющий раствор, качал головой и молча двигался дальше.

– Без толку, – сказал он наконец и остановился. – Я уже раз десять прошел этот туннель, и нигде ничего.

Он посмотрел на нее, и Кэй не стала отводить взгляда. По его глазам, по сгущенной глубине зрачков она поняла, как он напряжен, как сосредоточен; синяки под запавшими глазами говорили о бессонных ночах, об одиноком пути из Пилоса в Рим, об отчаянности поисков.

Чего?

– Флип, – проговорила Кэй медленно. – Что вы ищете?