Двенадцать ночей

Снова оказавшись на солнечной улице, Кэй постаралась сориентироваться. Она поднялась не по той лестнице, по какой спустилась, и теперь несколько секунд вертелась, с ужасом думая, что очутилась совсем не на той улице, что не знает, куда сейчас надо двигаться. Но затем в минуте ходьбы затрепетал тканевый навес, который хозяин заведения немного выдвинул от солнца, и Кэй вспомнила, что отметила его как ориентир перед тем как спуститься в метро. Далеко уйти Кат не могла, рассудила Кэй; если ее нет на этой улице, значит, пошла обратно к бульвару, может быть, хочет опять сесть на автобус. Кэй осмотрительно двинулась в путь, крутя на ходу головой, вглядываясь в каждую нишу, в каждую витрину, в каждый проулок. Ловец не должен терять добычу. Народу на улице стало теперь поменьше, или, может быть, просто меньше было магазинов в этой ее части; так или иначе, никакой Кат среди редких прохожих не наблюдалось. В панике Кэй поспешила к ближайшему углу: может быть, Кат просто повернула налево?

Нет, не повернула: на обсаженной деревьями улочке с двумя рядами припаркованных машин и опрятными, будто наманикюренными входными дверями не было ни души. Кэй обернулась, но там, напротив, через более широкую улицу, – та же картина. Она побежала обратно к перекрестку, коря себя, что дала рыбе шанс уйти с крючка, и в ужасе от мысли, что Кат может возникнуть у нее за спиной и тогда ловец и добыча снова поменяются местами. Она крутилась и крутилась. Мимо пронеслись несколько машин, угрожающе ревя моторами; какой-то старик, чуть не врезавшись в Кэй, идущую зигзагом, досадливо остановился, затем двинулся дальше. Ниже, приказала она себе; пригнуться, опустить голову, стараться сохранить преимущество. Она тяжело впихнулась в угол у кипы газет около киоска и сгорбилась, прислонясь спиной к алюминиевой стенке. Оттуда лихорадочно оглядела улицу.

И ей улыбнулась удача. Из кафе за несколько дверей от нее вынырнула черноволосая голова, и Кат, пройдя в каком-нибудь шаге от нее, повернула налево там, где Кэй только что была. В руке у Кат был кусок пирога, завернутый в бумагу, и, откусывая, она двигалась медленно, неровными шагами. Кэй досчитала до двадцати, потом для верности еще до десяти и пошла следом. Припаркованные машины, она понимала, дадут ей укрытие, и пустота улицы теперь, когда она села Кат на хвост, будет плюсом.

Кэй шла за ней по одной улице за другой: на бульвар, с четверть мили по бульвару, налево вдоль парка, через павильон со странными кубистическими скульптурами, через лабиринт улочек, частично вымощенных камнем. Она как могла старалась использовать любые укрытия, но волноваться было особенно не о чем: Кат давно перестала думать о Кэй и, похоже, не подозревала, что та движется следом. Когда они вышли к реке и Кат направилась к большому мосту, сердце Кэй упало и воспарило в одно и то же время: за мостом высился обелиск, который она видела утром, но пространство между мостом и площадью, где стоял обелиск, было совершенно открытым. Спрятаться негде. Идти за Кат через реку не было пока что никакой возможности, слишком рискованно, хотя она была уверена, что папа, Элл и остальные где-то недалеко. Кэй присела в углу, полускрытая фонарным столбом, и уповала на лучшее, глядя на медленно удаляющиеся черные блестящие волосы поверх черного пальто.

Когда Кат почти исчезла на дальней стороне площади, Кэй по оживленной магистрали, где из-за обилия машин заметить ее было трудно, двинулась к стене, у которой они сегодня сидели, – надеялась притаиться в ее тени. Но она не могла наверстать расстояние, а Кат, перейдя улицу, где ехал транспорт, повернула за стоявший автобус; когда автобус отъехал, ее уже не было – то ли вошла в него, то ли скользнула за ним в какой-нибудь из двух переулков, которые видны были Кэй через дорогу. Кэй готовилась уже пуститься бежать за ней, как вдруг чья-то большая рука ухватила ее справа, оторвала от земли, перенесла через тротуар и запихнула в открытую дверь припаркованной машины.

Она закричала бы, но что-то жесткое закрывало ей рот и глаза. Тогда стала брыкаться, и сильно, но из-за того, что она не могла ничего видеть, ноги большей частью лупили воздух, коленкам было больно. Дверь машины захлопнулась, и после нового острого приступа ручного и ножного бешенства она достаточно освободила голову, чтобы смотреть и вопить.

Вопить перестала, едва начала, потому что лицо, смотревшее на нее с переднего сиденья, принадлежало Фантастесу. Теплая рука, обхватившая ее посередине, была рукой Флипа, и она ощутила его мягкое пожатие.

– Ты гораздо тяжелей твоей сестрички, Кэй, – промолвил он тихим улыбающимся голосом. – А теперь головы вниз. Быстро!

Фантастес повернулся вперед и пониже сполз на сиденье. За рулем, определила Кэй по рукаву, сидел Рацио – он натянул на голову капюшон. Флипу трудно было стать таким же малозаметным, как они, но все-таки и он съехал вниз, протянул ноги по полу машины и, сколько мог, пригнулся.