Двенадцать ночей

Огнезмей уже поднялся и был в нескольких шагах от сундука. Остановился. Ничего не произошло.

– Могу я спросить, по какому праву перерезается эта нить? – Флип не взял у Огнезмея бумагу, которую тот принес. Он словно бы и не заметил его появления; его руки крепко сжимали каменные перила балкона. – В качестве секретаря по разъятиям я обычно ожидаю предварительного уведомления и установленного правилами процесса консультаций; только после этого дается официальное согласие. Такова нить.

Гадд отозвался мгновенно, как будто ждал этого возражения. Его тон внезапно сделался почти шутливым.

– О, ну прочти же. Прочти – это тебя позабавит. Я сам написал.

Огнезмей шагнул вперед и протянул Флипу лист бумаги.

– Вслух прочти, – сказал Гадд. – Доставь мне удовольствие.

Флип глубоко вздохнул и начал:

– От Распорядителя Гадда, Инспектора-Хранителя Вифинского братства, Чрезвычайного Смотрителя Тканья и Генерального Клерка Переплетной, всем духам и фантомам – приветствие. Поелику в круг наших официальных полномочий неизменно входило и входит право в случаях чрезвычайной опасности для Достославного общества, наличной или предвосхищаемой, действовать в упрощенном порядке; и поелику три наших непосредственных предшественника в должности Инспектора-Хранителя независимо друг от друга прибегали к использованию вышеозначенного права вне обычного хода нити; и поелику Инспектор-Хранитель под присягой дал обязательство защищать Достославное общество от нынешних и грядущих угроз, руководствуясь присягой и долгом, невзирая на личный интерес и последствия; неизменно памятуя об ответственности, налагаемой должностью, и о почетности оной; возлагая на себя настоящим распоряжением, продиктованным заботой об общем благе, нелегкое бремя – предписываем, действуя в упрощенном порядке, подвергнуть немедленному разъятию Элоизу Д’Ос-Тойну, автора, дочь Эдварда Д’Оса, шелковика и недруга Достославного общества, прозванного Зодчим; нить оной уполномоченным на то исполнителям надлежит измерить, перерезать и распрясть установленным способом, составные же части рассеять по краям земли. Составлено мною двадцать пятого сего декабря… и так далее.

Кэй сама не знала, что удержало ее от крика, когда Флип дочитывал бумагу бесстрастным голосом клерка. Ее грудь стала твердой, как раковина улитки, голова плыла. Элл. Нет. Нет.

– В силу каких причин вы заменяете обычную процедуру упрощенной?

– Эта девочка – автор, – ответил Гадд, – и дочь нашего злейшего недруга за последние две тысячи лет. Одного этого совмещения враждебности и способности достаточно, чтобы оправдать мое решение. Разъятием займется Огнезмей. Тебе же и твоему незадачливому другу поручается покончить с ее сестричкой. Она не заслуживает внимания. Мне безразлично, где и как вы от нее избавитесь.

Отчаяние. Гнев. Страх. Скорбь. Потрясение. Отвращение. Горечь. Кэй не знала, что она ощущает. Боль в скрюченном теле была чем-то вроде впадины, куда она могла затолкать все это. Она начала было распрямляться – напряжение в согнутых ногах делалось невыносимым, – но Вилли пригнул ее плечи двумя руками. Эти руки, вечно меня держат.

Он практически не двигался, и она поняла, что он, вероятно, ждал этого, ждал ее порыва. Вечно меня держат.

– Не сейчас, – прошептал он – так близко, так тихо, что больше никто не мог услышать. Даже Огнезмей, до которого и трех шагов не было. – Поверь мне. Ты ничего для нее не сможешь сделать, если он обнаружит тебя.

А Флип молчал. Кэй смотрела на его спину и требовала мысленно, чтобы он заорал, бросил Гадду вызов, сделал хоть что-нибудь.