Двенадцать ночей

– Нет. – Флип повернулся к Вилли, и Кэй увидела, что глаза у него не такие уж черные, что они черно-серебристо-зеленые – мраморные. Все вокруг немного смягчилось. – Нет для нас подходящего места, кроме как в пути. Что-то и впрямь неладно с моими сюжетами, но что именно – рука без доски не улавливает. Каждое наше движение Гадд предвосхищает. Тут повсюду его глаза.

Флип резко встал, стукнув об стену отодвинутой табуреткой. Несколько шагов – и он был у задней двери, взялся за массивную ручку-камень.

– Кэй, ты была права. Нам надо бежать, но не просто бежать. Нужна внезапность. Непредсказуемость. Импульсивность.

Он рывком открыл дверь, и в комнату хлынула студеная болотная сырость.

– Мы спускаемся в копи?

– Нет, – сказал Вилли. – К этому он готов. Так мы ее не выручим. Нельзя позволять никому, даже Гадду, превращать тебя в управляемый камешек на сюжетной доске. Может быть, он думает, что любовь делает нас простенькими, предсказуемыми. Если так, то он глуп. Может быть, он думает, что она делает нас уязвимыми.

– Делает, – сказала Кэй, ни в чем не уверенная. Сердцем и мыслями она рвалась в копи, и ей ничего так не хотелось, как позволить ногам нести ее туда. Она, как могла, подавляла мысль об Элл – о том, как она кричит, бьется в испуге или, наоборот, оцепенела от страха в угрюмом холоде темницы. Кэй с радостью пошла бы туда сама, чтобы обнять сестру, пообещать ей что-нибудь…

– Любовь исполняет обещания, – сказал Вилли. Он протянул Кэй руку, и она встала. – Любовь, что двигает горы, что летит на плечах у ветра, что дерзает вообразить все на свете.

– Вверх, – промолвил Флип, и они быстро миновали дверь, повернули направо и начали взбираться по темному наклонному туннелю. – На плечах у ветра…