– Вниз лучше не смотри, – проговорил Вилли. Что-то яростное, не терпящее возражений прозвучало в его негромком голосе.
Кэй содрогнулась. Вдали она видела синеву без конца и края, неумолимо сияющее солнце, песочного цвета горные бока, где поблескивали металлы, видела снег. А что внизу?
Там была река. Ее неспокойный поток беззвучно свергался с горы прямо напротив их укрытия, дальше она змеилась вниз, круто спускаясь по дну долины, то появлялась, то скрывалась из виду в милях от них и наконец пропадала вдалеке за массивным каменным горбом.
– Рыскуны знай себе рыщут, – тихо промолвил Вилли и показал сначала налево, а потом на дальний склон прямо перед собой, где Кэй увидела крохотную черную спускающуюся фигурку. – Соглядатаи Гадда. Столетия назад это были странники и пилигримы, о каких говорится во всех старинных историях, они бродили по миру и собирали сказания, стихи, записывали все новые мифы и песенные циклы. В былые времена они приносили все это в Вифинию – в библиотеку. Ну, а сейчас это заурядные шпионы на службе у Гадда. Они и шутку-то отпустить вряд ли могут, не говоря уже о том, чтобы рассказать что-нибудь связное. Они потеряли нить.
– Расскажите мне про нить, – попросила Кэй. – Вы все время про нее говорите.
– Сама себе про нее расскажи, – сказал Вилли, сделав жест в сторону гор перед ними. И тут же осознал, что прозвучало отрывисто, грубо, пренебрежительно. – Нет, пойми, я серьезно. Взгляни на то, что перед тобой. Я думаю, ты сообразишь.
Он пригнулся, высматривая рыскунов. Кэй выглянула меж двух больших камней. Впереди были горы и невысокие холмы – сплошь скальная порода и низенький кустарник. Камень был бурый, местами красноватый под полуденным солнцем, а кустарник выглядел по-зимнему изможденным и сухим. Сбитый клочьями на склонах, он, казалось, ежился от ветра и стужи. Холод отметился тут повсюду – не только участками нерастаявшего снега на вершинах и в укрытых местах, но и пятнами на утесах, россыпями камней и щебня, происхождение которых она знала: замерзающая, тающая, снова замерзающая год за годом вода в трещинах склонов.
– Это река.
– Да, – отозвался Вилли через плечо. – Скажи мне, что ты видишь. Скажи мне, что делает река.
Кэй глядела на нее, на ее изгибы и повороты – казалось, это длинная, многосуставная, невозможная рука. И чем пристальней она смотрела, тем больше мелких и мельчайших изгибов и поворотов русла она примечала.
– Она ищет самый короткий путь вниз, – сказала Кэй. Ей вспомнилась резьба на стенах туннеля – то, как орнамент дарил ей успокоение, как сложный узловой узор, постепенно упрощаясь, перешел в волнистую линию, а затем в прямой желобок, кончившийся на самом верху.
– Да, вода ищет свой путь, наилучший путь, – согласился Вилли. – Она движется так, как двигалась всегда.
– Это и есть нить, – сказала Кэй. – То, как все устраивается, привычное русло, удобный путь, самый короткий, накатанный, то, как со временем все сглаживается, упрощается, делается более определенным, прямым, легким. То, к чему мы все пришли вместе.
– В сложности и переменчивости есть своя красота, – сказал Вилли, – но, как горная река, они могут иногда быть опасны, течение бывает бурным. Время приносит успокоение, вырабатывается какой-то порядок вещей, со временем он делается проще, легче для понимания. Это одна из причин того, что мы все сообща уважаем традиции, что предпочитаем в каких-то ситуациях делать то, чего от нас
Вилли снова принялся следить за рыскунами, рассыпавшимися по горам, – судя по всему, искал возможность проскользнуть мимо них незамеченными.
Но Кэй вдруг потеряла к ним интерес. Вместо них ее вниманием завладела река в другой стороне, река и плывущая по ней барка – медленно-медленно, далеко-далеко, по спокойным водам ниже по течению. С высоты она казалась крохотной, но Кэй понимала, что все дело в расстоянии, что в действительности это громадное судно и его палуба кишит духами. Она попробовала подсчитать и сбилась на пятидесяти.
– Что это там? Что они делают? – спросила она.
Между тем к ним в укрытие забрался и Флип.