Двенадцать отважных

— …А потом вынул плитку шоколада и дал мне. И говорит так сладко, тоненько: «пиф-паф, пиф-паф». Ну, тут уж я совсем ничего не мог понять.

— Это он просил тебя вернуть пистолет?

— Да, получается, что так.

— А потом?

— А потом он опять озверел, глаза вылупил, орет что-то. Но мне уж тогда не так страшно было. И вдруг как кинется на меня, как схватит за волосы — да как больно-то! — и давай бить головой о стенку. У меня в голове зазвенело и все кругом пошло, ничего не вижу. И тут, как назло, вошла мать. Она как заплачет и давай меня отнимать. Тут рыжий схватил меня да и вышвырнул за дверь. А я к вам. Вот и все.

— Давайте думать, — сказал Вася. — Ну, во-первых, как мама и говорила, немец не знает, где именно у них украли пистолет. Он только подозревает, что здесь.

— Подозревает? — переспросил Борис. — Фашисты ни за что деревни жгут, а уж когда подозревают…

— Конечно, этот рыжий должен был бы прежде всего сообщить в комендатуру. Привести туда Лагеров, ну и все прочее… — сказал Володя Моруженко.

— Но зол он как собака, — повторил Володя Лагер.

И вдруг они услышали, как в доме хлопнула дверь, и через минуту на улице показался рыжий. Коренастый и грузный, он шел, широко расставляя ноги в сапогах.

Он шел к комендатуре.

Ребята бежали огородами, пригибаясь к земле и стараясь не упустить врага из виду. Вот он поравнялся с домом, где помещалась комендатура, но в дом не вошел, а двинулся дальше по улице. Потом остановился. Ребята тоже остановились и стали ждать.

— Он просто не знает, где комендатура, — сказал Цыган, — сейчас спросит у кого-нибудь и вернется.

Но немец стоял и ничего ни у кого не спрашивал. На улице показался тяжелый немецкий грузовик. Рыжий поднял руку, грузовик остановился. Он сел в кабину и уехал. Уехал из села!

— Уехал! Уехал! — кричал Цыган. — Укатил рыжий! Ура!

— Погоди радоваться, — сказал Вася. — Мы еще не знаем, почему он уехал.

Ну и денек! Трудно сказать, что было в нем самое страшное: рыжий денщик, вернувшийся за пистолетом, или пьяная Ксана, разгуливавшая по улицам под руку с гитлеровскими солдатами. Ребятам казалось, что и то и другое они видели во сне.

Однако если рыжий до поры до времени ничем о себе не напоминал, то Ксану они видели почти каждый день, так как она не упускала случая появиться на улице то в новой кофте, то в новом цветастом платке.

Люди проходили мимо Ксаниного дома, ускоряя шаг, боясь, как бы она не вступила с ними в разговор.

Между тем Ксана, казалось, ждала лишь случая, чтобы перемолвиться словом и похвастать обновками. Не раз она заискивающе окликала кого-нибудь из своих бывших подруг, а как-то явилась к Погребнякам с банкой немецких консервов.

— Здравствуйте! — сказала она.

Нина и Толя молчали. Ксана села за стол. Хозяева все молчали.

— Толь, открой консервы!

Ей никто не ответил. Она встала и ушла.

Однажды Надя увидела, как Ксана подозвала к себе маленького Костика. Мальчик подходил нерешительно, то и дело останавливаясь.

— Иди сюда, иди, Костик, — говорила она ласково. — Не бойся!

От этого «не бойся» Костик, кажется, боялся еще больше, но все-таки шел, потому что Ксана протягивала ему начатую плитку шоколада. Костик не знал, что такое шоколад, но яркая глянцевая обертка и особенно серебряная бумага привлекли его. Он решился и подошел совсем близко.

Надя стояла и смотрела, как он, глядя исподлобья, протягивает руку ладошкой вверх.

— Смотри, какая вкусная конфетка, — громко сказала Ксана и покосилась на Надю. — Кушай себе на здоровье.

Надя молча подошла к Костику, взяла его за руку и повела прочь. Костик не заплакал — удивительный мальчишка, он никогда не плакал! — он покорно пошел, но все время оглядывался. Серьезно и внимательно смотрел он на шоколад, торчавший из яркой глянцевой обертки и серебряной бумаги.

Надя шла и разговаривала с Костиком.

— Она плохая, — говорила Надя, — и конфеты у нее плохие.

Костик вздыхал: очевидно, у него было свое мнение о конфетах. «Что теперь говорить, — было написано на его лице, — когда конфет все равно не дали».

Надя услышала за собою шаги и обернулась. Следом за нею — уже в который раз! — шел сын Тимашука. «Наверно, все видел, — подумала Надя, — надо бы от него уйти».

Она свернула в проулок, и Тимашук тотчас же свернул за ней.

«Видит же, что я его заметила! Что ему надо?» — подумала Надя.

Тимашук все шел за нею.

— Беги домой! — сказала Надя Костику и остановилась, пропуская вперед Тимашука.

Но он остановился рядом с нею. Тогда Надя взяла да побежала. Она бегала легко и быстро, а тут прямо летела. Пусть попробует догонит. К ее удивлению, он бежал за нею, спотыкаясь, задыхаясь и нелепо размахивая руками… Ей показалось даже, что он кричит ей: «Подожди меня!» Что в конце концов он может ей сделать? Надя остановилась. Тимашук подбежал к ней, тяжело дыша. На толстом лице его было отчаяние.

— Погоди, — еле проговорил он.

Надя смотрела на него с отвращением. Он зажмурился, затряс головой и повторил:

— Погоди! Дышать не могу.

— Дыши, — презрительно сказала Надя.

— Я за тобою уже не первый раз бегу… — начал он.

— Бедненький.