Двенадцать отважных

Варя Ковалева, конечно, сразу же узнала свою листовку. Даже если бы Варя отличалась необыкновенной отвагой или хотя бы безрассудством Лены, она и то не смогла бы сейчас ничего придумать. Оставалось только сидеть и ждать, пока долговязый немец дойдет до нее. Может быть, он не узнает почерка? Тогда они сидели поздно ночью в сарае и при свете коптилки одну за другой писали листовки. Варя написала двадцать штук. Рука у нее болела, спину ломило. А главное, резало глаза. Поэтому она писала неровно и некрасиво. Может быть, из-за этого он не узнает теперь ее почерка?

Девочка сидела ни жива ни мертва, не смея поднять глаз. Шаги приближались очень медленно, и, наконец, она увидела сапоги, которые остановились рядом с ее партой. Немец стоял около нее очень долго, бесконечно долго. Он что-то заметил, Варя не могла бы объяснить, как она это поняла, но что-то он заметил. Да, конечно… Как ей хотелось схватить свою тетрадку, смять и бросить в угол! Как ей хотелось вскочить и бежать куда глаза глядят! Однако она сидела недвижно, опустив глаза и еле переводя дыхание, а немец все стоял и стоял около нее. Потом наклонился, взял ее тетрадку и, держа ее рядом с листовкой, видимо, стал сличать почерки. До сих пор он не брал в руки ни одной тетрадки. «Бедные, бедные вы мои», — думала Варя. Ей было сейчас жаль всех — и родных, которые будут убиваться по ней, и ребят, которые, может быть, вместе с ней погибнут. «Бедные! Что же делать?» — подумала она еще.

А немец все стоял и стоял около нее. Класс затаил дыхание. Варя решилась и подняла глаза.

Немецкий офицер, как это ни странно, не смотрел ни в тетрадь, ни на листовку. Он глядел куда-то мимо, и взгляд у него был такой, словно он что-то соображал. Потом он посмотрел Варе прямо в глаза, положил ее тетрадку на парту и вышел из класса.

Класс ожил не сразу, слишком велико было напряжение.

— Можете идти. Занятий сегодня больше не будет, — сказала Ольга Александровна.

Надя, Нина, Варя и Оля встретились в огороде Погребняков за старым сараем.

— Ой, девочки, я думала — умру! — воскликнула Варя, бросаясь на землю.

— Я смотрела на тебя, ты даже вся побелела. Ну и страх! И как он только не заметил!

— Девочки! Что я вам скажу: он заметил!

— Не может этого быть! — со страхом сказала Надя.

— Говорю вам: он заметил. Это я точно знаю.

— Ну, тогда беда!

Минуту назад им казалось, что все обошлось благополучно, теперь стало ясно: опасность не миновала.

— Он донесет в комендатуру, — сказала Нина, — и тогда все.

— Может быть, — задумчиво сказала Надя, к которой возвращалось ее обычное спокойствие. — Но почему же он тогда ничего не записал? Не увел тебя с собой?

— Знаете, девочки, — нерешительно сказала Варя, — мне кажется, он ничего не сделает.

— Ерунда! — резко ответила Нина. — Он фашист, и он донесет.

— Почему же он не забрал меня сразу?

— Не знаю. Может быть, чтобы за нами следить. Я знаю одно: он фашист, и он донесет.

Так думали и мальчики. Решено было на время спрятать Варю. Однако шли дни, и все было спокойно. Немцы из комендатуры уехали обратно в Артемовск. Нигде ничего не произошло.

Он был немец, но он не донес.

НОВАЯ БЕДА НАДВИГАЕТСЯ

Когда в село входила новая вражеская часть, это было очень страшно. Но слухи, которые ползли сейчас из хаты в хату, были еще страшней. Опять скоро начнется охота на людей. Опять их погонят по дорогам Украины в далекую Германию, в рабство.

Через несколько дней в Покровское вошли фашисты. И по селу пошли полицаи с повестками. Село замерло.

Из окон каждой хаты украдкой глядели люди и ждали — войдут к ним или не войдут?

Семья Степана Топчия, как и другие, жила в страхе перед повесткой и в надежде, что, быть может, каким-нибудь чудом их минует эта беда.

И вот настал день, когда они увидели, что к дому их идет полицай Тимашук и с ним немецкий солдат.

— Где Варька? — спросил Тимашук, не здороваясь.

— В Артемовск пошла, — угрюмо ответил Степан.

Жена его сидела тут же, недвижно глядя в пол.

— Я ее вроде недавно видал, — сказал Тимашук. — Да и как это она пошла, коли из села никого не выпускают? Чудеса! — И он поглядел на немецкого солдата, который с равнодушным видом стоял у дверей, держа в руках автомат.

— Вы дурака не валяйте! — продолжал полицай. — Вот повестка вашей Варьке.

Они ушли, а Степан с женой долго смотрели на белый листок, одиноко лежащий на темном деревянном столе.

Когда вернулась Варя, ночевавшая на сеновале, ей не пришлось ничего объяснять — она сразу же увидела повестку.

Потом Степан встал и вышел на улицу. Лицо у него было хмурое, решительное, и жена и дочь посмотрели ему вслед с надеждой.

Через час он вернулся.

— Тимашук не соврал. Все село оцеплено. Муха не пролетит, — сказал он угрюмо.

Родителям казалось, что Варя уже где-то далеко, за тысячу верст. Варина мать старалась не плакать, но слезы сами собой застилали от нее и хату, и мужа, и дочь. Варя тоже молчала и только вечером, когда сели за стол, не выдержала и закричала:

— Батя! Неужто последний вечер с вами?!

Мать тоже заголосила, Степан молчал. Что он мог сказать?