Дверь с той стороны (сборник)

Карачаров говорил медленно, промежутки между словами длительностью намного превышали сами слова. Казалось, он вдруг забыл язык и, сказав слово, начинал мучительно вспоминать, как звучит следующее, нужное ему, и эти мучительные поиски отражались, как в зеркале, на лицах людей, словно каждому из них тоже нужно было, услышав слово, долго рыться в словаре, чтобы понять, что оно значит. Минуты текли, но никто не замечал их – физик говорил как бы вне времени, все на свете остановилось, ничего не было, кроме его слов, которые сами по себе стали мерилом времени и пространства.

Он старался объяснить подробно, и вместе с тем понятно, не прибегая к тому языку, который для него был самым доступным, но ничего не говорил остальным. Он объяснял: да, его прежние выводы правильны, и если они приблизятся на такое расстояние к Земле, что станет возможной связь, им, конечно, помогут, и они сумеют вернуться к нормальной жизни, возвратиться ко всему, чего им так не хватает здесь. Но… при этом возникнет угроза для чего-то другого. Что-то погибнет. Какое-то тело. Неизвестно, какое. Это непредсказуемо, потому что законы, определяющие связь их корабля с этим неизвестным телом, никому еще не известны и здесь, на корабле, не могут быть открыты – для этого потребуются фундаментальные исследования, множество экспериментов. Ему удалось нащупать лишь общую закономерность. Он полагает, что она верна. Какая-то масса вещества превратится в антивещество одновременно с обратным превращением «Кита». Может быть, это будет какой-то мертвый, никому не нужный астероид. Но и он со временем сможет оказаться причиной чьей-то гибели: ведь понять, что он состоит из антивещества, можно будет только в момент соприкосновения с ним… А может быть, таким телом окажется населенный спутник: ведь большинство из них обладают массой такого же порядка, что и корабль. Пока еще нельзя сказать, имеет ли значение материал, из которого состоит обреченное тело, его структура. Можно предположить, что имеет: недаром же их переход в теперешнее состояние привел к гибели спутника, на котором находились люди. Можно, конечно, вовсе не приближаться к Солнечной системе, а просить Землю создать устройства, необходимые для их перехода в нормальное состояние, где-нибудь далеко в пустоте, где вообще ничего не будет поблизости. И все же…

– Это… – Карачаров долго искал сравнение, никто не помог ему, никто не перебил. – Это… как котел, в котором высокое давление. Где-то в нем есть слабое место – там стенки котла сдадут, разрушатся в первую очередь. Теперь представьте себе, что мы должны ввести в котел еще какое-то количество газа под давлением. Давление поднимется во всем котле, все равно, в какой точке мы ни ввели бы эту порцию. Давление усилится во всем котле, а стенки его разрушатся именно в том месте, где они слабее всего. Где эта слабая точка? Мы не знаем, потому что не знаем, в чем заключается слабость. Но, наверное, мы, наша цивилизация как-то влияем на весь комплекс пространств, в котором существует и знакомый нам мир. – Он вздохнул, прежде чем перейти к выводам. – Следовательно, за наше спасение, возможно, заплатят жизнью другие люди. Не знаю – в какой системе, на какой планете: найденная мною закономерность может оказаться не универсальной. Возможно, наша цивилизация не одна во Вселенной и существуют другие, тоже манипулирующие энергиями того же порядка, что и мы, или даже высшими. Возможно, несчастье произойдет у них. Ни один человек не пострадает – погибнут какие-то другие существа. В таком случае мы об этом никогда не узнаем, да и они не узнают. И все же до конца дней нас не оставит мысль, что за наше спасение кто-то очень дорого заплатил. Теперь я сказал все, что знаю. А вы решайте.

Он закончил и стоял, не опуская головы; капля пота упала с его лба и разбилась об стол. Все молчали. Потом Нарев спросил своим резким, высоким, шероховатым голосом:

– Вы уверены, что все обстоит действительно так?

Физик медленно покачал головой.

– Нет. Утверждать не могу. Слишком мало данных. И если бы я пришел к таким выводам в лаборатории на планете, то не стал бы торопиться с публикацией. Я не уверен. Но это вероятно. Я не могу не считаться с такой вероятностью. Может быть, вам это под силу.

«Вы же не знаете формул, – подумал он, – не понимаете их и можете верить мне, а можете и не верить. Вам труднее, чем мне, и поэтому решение – за вами…»

– Спасибо за доброе мнение о нас, – сказал Истомин в смертной тишине. Тишина эта лежала долго. Она, казалось, затвердела, люди были впаяны в нее, как в глыбу льда. Нарев нарушил ее, с шумом отодвинув кресло.

– Хорошо, – сказал он. – Будем решать. Но не все. Мы не в одинаковом положении – кому-то Земля нужна больше, другим – меньше. Пусть решит тот, кто больше остальных нуждается в возвращении.

Головы медленно повернулись. Под этими взглядами Мила еще несколько секунд сидела молча. Потом проговорила – тихо, едва уловимо, но сейчас все услышали каждое слово, как если бы она кричала изо всей силы:

– Нет… Так – нет… Ведь дети могут умереть…