Двести лет вместе. Часть II. В советское время

А поелику среди преуспевающих и доящих в свою пользу режим – евреев будто бы уже ни одного, но одни русские, – то и сатира Галича, безсознательно или сознательно, обрушивалась на русских, на всяких Климов Петровичей и Парамоновых, и вся социальная злость доставалась им в подчёркнутом «русопятском» звучании, образах и подробностях, – вереница стукачей, вертухаев, развратников, дураков или пьяниц – больше карикатурно, иногда с презрительным сожалением (которого мы-то и достойны, увы!), – «Свесив сальные патлы, / гость завёл „Ермака“… / И гогочет, как кочет, / хоть святых выноси, / и беседовать хочет / о спасеньи Руси» [117–118], – всех этих вечно пьяных, не отличающих керосин от водки, ничем, кроме пьянства, не занятых, либо просто потерянных, либо дураковатых. А сочтён, как сказано, народным поэтом… Ни одного героя-солдата, ни одного мастерового, ни единого русского интеллигента и даже зэка порядочного ни одного (главное зэческое он забрал на себя), – ведь русское всё «вертухаево семя» [118] да в начальниках. – А вот прямо о России стихи: «что ни враль, то Мессия! / ‹…› А попробуй спроси – / да была ль она, братие, / эта Русь на Руси?» – «Переполнена скверною от покрышки до дна». – И тут же, с отчаяньем: «Но ведь где-то, наверное, / существует – Она?!» Та невидимая Россия, где «под ласковым небом / каждый с каждым поделится / Божьим словом и хлебом».

Я молю тебя:– Выдюжи!

Будь и в тленьи живой,Чтоб хоть в сердце, как в Китеже,Слышать благовест твой! [280–281].

Так, при открывшейся возможности и соблазне отъезда, разрывался Галич между утонувшим Китежем и сегодняшней скверною: «Это всё тот же заколдованный круг, сказка про белого бычка, кольцо, которое ни сомкнуть, ни разомкнуть!» [599]. – Он уехал. Со словами: «Меня – русского поэта – „пятым пунктом“ отлучить от России нельзя!» [588].

Но иные уезжавшие черпали в его песнях затравку брезгливости к России и презрения к ней. Или, по крайней мере, уверенность, что это правильно – с нею рвать. Вот голос уже из Израиля: «Мы простились с Россией. Не без боли, но навсегда… Россия всё ещё цепко держит нас. Но… через год, через десять, через сто лет – уйдём из неё, доберёмся до своего порога. Слушая Галича, мы ещё раз понимаем, как правилен этот путь»[1351].

Глава 25

Оборот обвинений на Россию

Это было, конечно, целое историческое движение – отворот евреев от советского коммунизма.

В Двадцатые и Тридцатые казалась необратимой сращённость советского еврейства с большевизмом. И вдруг – они расходятся? Да радость же!

Разумеется, – как и вообще всегда у всех людей и у всех наций, – нельзя было ждать, что при этой переоценке будут звучать сожаления о прежней вовлечённости. Но я абсолютно не ожидал такого перекоса, что вместо хотя бы шевеления раскаяния, хотя бы душевного смущения – откол евреев от большевизма сопроводится гневным поворотом в сторону русского народа: это русские

погубили демократию в России (то есть Февральскую), это русские виноваты, что с 1918 года держалась и держалась эта власть!

Мы – и конечно виноваты, ещё бы! И даже раньше: одни лишь грязные сцены лучезарной Февральской революции ещё бы не давали пищу к тому. – Но новообращённые борцы против большевизма проявились таковы: теперь все обязаны принять, что они и всегда против этой власти сражались, и не напоминать, что она была их любимая когда-то, не напоминать, как они изрядно послужили этой тирании, – нет, то «туземцы» отначала созиждили её, укреплялии любили:

«Лидеры Октябрьского переворота… скорее были ведомыми, чем водителями [это Железная Партия Нового Типа – «ведомые»?], проводниками и осуществителями массовых желаний, дремавших в недрах народного подсознания. Они не порывали с народной почвой». И далее: «Октябрьский переворот оказался для России несчастьем. Страна могла развиваться и иначе… тогда [то есть в бушующем анархизме Февраля] появились первые ростки уважения к человеческому достоинству со стороны государства, зачатки права, свободы, но сметены оказались народным гневом»[1352].