Двести лет вместе. Часть первая. В дореволюционной России

Между тем внутренняя кагальная организация еврейского населения в России многими способами и усилиями сопротивлялась вторжению государственной власти и всяких внешних веяний. И – как на это взглянуть. С точки зрения ортодоксально-религиозной, как объясняют некоторые еврейские авторы: пребывание в рассеяньи есть историческое наказание Израиля за прошлые грехи. И надо пережить это рассеянье так, чтобы заслужить от Господа прощение и возврат в Палестину. А для этого – надо неукоснительно жить по Закону и никак не смешиваться с окружающими народами, в этом и испытание.

А для либерального еврейского историка начала XX века: «Господствовавший класс, не способный на созидательную работу, чуждый духу эпохи, направил свою энергию на то, чтобы оградить окаменелую религиозно-национальную жизнь от ударов времени – извне и извнутри». Кагал сурово подавлял даже самые слабые голоса протеста. «Культурно-просветительная реформа, намеченная Положением 1804 года, сводилась к тому, чтобы внешне несколько сгладить религиозно-национальную отчуждённость евреев, не прибегая к принуждению и даже “щадя самые предрассудки” их»; «эти постановления сильно встревожили кагал… в них гнездилась угроза для его господства над народом», а особенно чувствительным для кагала изо всех пунктов Положения было «запрещение предавать ослушников херему»; да строже того: «чтобы держать народ в рабском подчинении веками сложившемуся общественному укладу, нельзя было допустить даже перемены одежды» [244

]. Но нельзя отрицать, что кагалы имели и разумные для еврейской жизни регулирующие права, как например правило казаки – дозволять или запрещать отдельным членам общины брать данную аренду, избирать данное занятие, чем пресекалась чрезмерная внутриеврейская конкуренция [245

]. «Не нарушай межи ближнего твоего» (Втор. 19-14).

В 1808 неизвестный еврей анонимно (опасаясь расправы от кагала) передал министру внутренних дел записку «Некоторые замечания касательно благоустройства евреев». В ней он писал: «Многие не почитают священными бесчисленные обряды и правила… отвлекающие внимание от всего полезного, отдающие народ в рабство предрассудкам, отнимающие по своей многочисленности большую часть времени, лишающие евреев “удобности быть хорошими гражданами”». Он указывал, что «раввины, в своих интересах, опутали жизнь сетью постановлений», в их руках сосредоточились и духовная, и законодательная, и полицейская власти, и вот «именно изучение Талмуда и исполнение обрядов, как единственное средство отличиться и приобрести благосостояние, стали “главнейшей мечтою стремлений евреев”»; и хотя Положением «правительство и ограничило права раввинов и кагалов, но “дух в народе остался прежний”». Автор записки считал «раввинов и кагал виновниками народного невежества и нищеты» [246

].

Другой еврейский общественный деятель, Гиллер Маркевич, выходец из Пруссии, писал, что члены виленского кагала при содействии местной администрации подвергали суровым преследованиям каждого, кто раскрывал их противозаконные действия; лишённые теперь права херема, они своих разоблачителей держали «“долгое время в тюрьме… Буде же кто… находил способ из тюрьмы… писать вышнему правительству, того уже посредством служителей отправляли без дальних околичностей на тот свет”; когда ж подобные преступления обнаруживались, члены кагала тратили крупные денежные суммы, чтобы затушить дело». И Ю.И. Гессен считает, что это сообщение «не голословное, справедливо в той или иной степени и по отношению к другим кагалам» [247]. Примеры прямых убийств по велению кагала мы находим и у других, еврейских историков.

А оттого что кагалы, в противостоянии мерам правительства, более всего опирались на религиозный смысл своих действий, «кагально-раввинский союз, стремясь удержать в своих руках власть над массой, заверял правительство… будто всякое деяние еврея подчинено тому или иному религиозному требованию; роль религии преувеличивалась», – от этого «в бюрократических кругах господствовал взгляд на евреев не как на членов различных социальных групп, а как на крепко спаянную… единицу», отчего и пороки и проступки отдельных евреев объяснялись не частными в каждом случае причинами, а «якобы противонравственною основою еврейского вероучения» [248].