Двигатель бесконечности

Брокл был… трудным. Для всех ИИ. Он представлял собой едва ли не старейшую сохранившуюся запись человеческого разума, хотя и претерпевшую за долгие годы множество изменений. Его хотели защитить; с ним обращались почти как с историческим памятником, которому нужно было обеспечить сохранность. Однако поведение Брокла становилось всё сумасброднее, а его отношение к человеческой жизни – всё небрежнее. Он убивал, когда это допускалось, но не было необходимым, он обострял опасные ситуации, чтобы иметь право применить крутые меры. И в конце концов на планете, готовой отколоться от Государства, он зашел слишком далеко. Ни одно из совершённых им убийств нельзя было в точности определить как убийство, но их количество уже выходило за рамки дозволенного. ИИ не могли определиться, чего заслуживал Брокл, наказания или медали, но задействовать его в подобных операциях явно больше не стоило. ИИ решили, что с его навыками он будет полезен в качестве следователя, проводящего допросы, отправили его на древний корабль под названием «Тайберн» – видимо, на выбор повлиял этакий закулисный юмор ИИ – и фактически заточили его там. Заключение, впрочем, было своеобразным, поскольку Брокл согласился с ним.

И вот теперь он на свободе.

Как и почему?

– Зачем ты здесь? – спросил Амистад.

– Чтобы убить Пенни Рояла.

Ну конечно…

Вопрос Амистада не был таким уж простым. Да, в заключении Брокла существовал элемент соглашения, но и его бегство без соглашения обойтись не могло. Задействовав все ресурсы разума, Амистад понял логику: и Брокл, и Пенни Роял являлись трудными проблемами, но, возможно, одна из них сумела бы разобраться с другой. Отлично понимая характер Брокла, ИИ могли подкинуть ему определенную информацию о преступниках, встречавшихся с Пенни Роялом, – достаточно, чтобы задеть его извращенное чувство справедливости и подтолкнуть к действиям.

И ему позволили сорваться с привязи.

– Ты на борту «Высокого замка»? – спросил Амистад.

– Да.

– Как тебе это удалось?

– Я его похитил.

– А экипаж и ИИ?

– ИИ корабля здесь.

– Как и ИИ «Гарроты» на месте, верно?

– Верно.

Значит, они мертвы, разрушены, превращены в одну из граней этого существа.

– Я спросил об экипаже…

– Несчастный случай.

Какое потрясающее малодушие государственных ИИ, к которым Амистад, похоже, больше себя не относил. Они, несомненно, хотели, чтобы Брокл запачкался по уши, изобличил себя, тогда основание для смертного приговора было бы неоспоримым, – и вот пожалуйста, сперва убийство команды «Высокого замка», потом похищение корабля, затем поглощение других ИИ флотилии. Даже Гарротой пожертвовали не просто так, выбор пал на него из чистой практичности, ведь он же был пленником Пенни Рояла. Вот его и послали на смерть, чтобы заткнуть раз и навсегда. Да, причины слишком очевидны. ИИ хотели выставить против Пенни Рояла что-то могущественное, не нарушив при этом договоров с прадорами насчет Погоста, – и получили желаемое, вроде бы ничем себя не запятнав.

Как бы ни обернулись теперь события, ИИ все равно окажутся в плюсе. Если Пенни Роял убьет Брокла, то приговор будет приведен в исполнение; если же Броклу удастся убить Пенни Рояла, это тоже хорошо, а вина Брокла лишь усугубится.

Но все это планировалось и творилось до того, как сфера двинулась сюда и были сделаны выводы об информации, полученной «Истоком». Своими окольными трусливыми подходцами государственные ИИ вооружили и выпустили на волю монстра, такого же опасного, как Пенни Роял. И вскоре этот монстр начнет понимать, что здесь происходит. Амистад отключил связь и повернулся к Свёрлу.

– Торвальд Спир в серьезной опасности, – сказал бывший прадор.

Амистад согласился, качнув всем телом. Свёрл сразу понял: хотя Броклу едва ли удастся уничтожить сферу, он скоро сообразит, что сможет вмешаться до главного события. На Панархии.

– И мы ничего не в силах сделать, – добавил Свёрл.

– Кое-что в силах, – ответил Амистад. – Ты, например, можешь открыть телепорт прямо сейчас.

Спир

«Нет, ты не умер» – такой была моя первая мысль.

Я не верил в жизнь после смерти в религиозном понимании и на собственном опыте знал, что воскрешение из мемпланта почти не влечет за собой таких неудобств. Плечо и голень горели от боли, миниатюрные прадоры рвали клешнями мозг, барабанили по черепу и по ребрам. Я дышал, но казалось, что в мои легкие кто-то залил клей. Одним глазом я вроде бы видел, другой словно застыл. Я заморгал, стараясь избавиться от серой пелены, и, разглядев наконец монтажную пену, наполовину заполнившую шлем, сообразил, почему один глаз не работает. Визор тупо сообщал о том, что я ранен и нуждаюсь в медицинской помощи и что мой скафандр утратил надежность. Я хихикнул, закашлялся – и волей-неволей сплюнул нечто кровавое в горловину шлема.

– Что смешного? – спросила Рисс.

Голос ее звучал глухо из-за набившейся мне в уши пены.