Движение. Место второе

Пока я писал, наступил рассвет и через жалюзи стали проникать слабые лучи солнца. На последних предложениях у меня отяжелели веки, и я отложил ручку. Я не знал, насколько хорошо было мое начинание, но в любом случае я к нему приступил.

Вытащив матрас и постелив белье, закутался в одеяло и еще долго не спал, размышляя, что написать дальше. Я впервые столкнулся с творческим восторгом и творческими муками и решил, что хорошего в этом процессе все-таки больше. По мере развертывания повествования история утрачивала свое пугающее, бесформенное состояние и превращалась в нечто, что можно покрутить и повертеть, рассмотреть со всех сторон. Таким образом, с ней уже можно было как-то справиться.

* * *

На следующий день я испытал что-то вроде социального шока, потому что мне пришлось поговорить с двумя моими соседями.

Хотя я много времени проводил в прачечной, я до сих пор не пользовался ею по прямому назначению, но вот, наконец, мой мешок из ИКЕА для грязной одежды увеличился настолько, насколько уменьшился мой чистый гардероб, так что я забронировал себе время для стирки.

Ушло довольно много времени на то, чтобы разобраться, как работают стиральная машина и сушилки, и я израсходовал свое время почти полностью. Оставалось всего пять минут, когда я уложил чистую одежду в мешок, и в тот же момент в дверях показался опрятный господин.

– Я как раз закончил, – сказал я.

Он помахал рукой, показывая, что не это его интересует, и спросил:

– Это ты живешь во флигеле?

Я не был уверен в законности своего пребывания там, поэтому промычал что-то неопределенное и покачал головой таким образом, что это движение можно было истолковать как угодно. Он все равно расценил мой ответ как положительный, потому что сказал:

– Хорошо. Приятнее как-то, когда здесь по вечерам горит свет.

Его дружелюбный настрой меня успокоил, и я спросил:

– Вы знаете, кто здесь жил раньше?

– Ну. Какие-то люди появлялись и исчезали. Как-то подозрительно все это выглядело, если понимаешь, о чем я.

Я вытряхнул остатки чистой одежды из сушильного барабана и почистил фильтр. Когда я уходил, то прошел мимо его корзины с грязным бельем. Рубашки, брюки и трусы. Странно, но все это было аккуратно сложено. Перед стиркой. Я попрощался и пошел к себе.

Разложил постиранную одежду и решил отправиться пообедать в высоком здании Кунгстурнет. С собой захватил блокнот и ручку, чтобы иметь возможность продолжить свою историю, если будет необходимо. Выходя из двора, я столкнулся с соседкой, на которую уже обращал внимание раньше. Это была пожилая дама: ей было где-то между шестьюдесятью и семьюдесятью. Ее квартира располагалась уровнем выше моего дома, и я научился узнавать ее шаги по лестнице, когда она шла мимо моего окна.

Я часто видел ее с маленькими детьми разных возрастов и сделал вывод, что она активно занимается внуками. Когда столкнулся с ней в воротах, оказалось, что так оно и было. За левую руку ее держал мальчик лет семи.

– Ага, – сказала она и с интересом посмотрела на меня. – А вот и наш новый управдом, не так ли?

Тогда я еще не знал, что означает управдом, но понял, что речь идет о моем жилище. Вдохновленный предыдущим общением с вежливым соседом, я решился ответить:

– Да, так и есть.

Женщина протянула мне руку для рукопожатия.

– Эльса Карлгрен, – сказала она и наклонилась к мальчику. – А это Деннис, мой внук.

Мальчик стеснительно на меня посмотрел и стал рассматривать свои шнурки и одновременно тянуть бабушку за руку. Я достал монетку в пять крон и показал Деннису, потом спрятал монетку и снова вытащил ее, но уже у него из уха. Я не был уверен, что это уместно, но, повинуясь минутному импульсу, снова показал ему монетку и сказал:

– Возьми. Если хочешь.

Деннис покачал головой и еще более пристально уставился себе на ноги, а Эльса сказала:

– Смотри, как он умеет.

Она улыбнулась мне и пошла к лестнице, держа Денниса за руку. На мгновение я сам ощутил себя ребенком, который не знает, как все устроено, и вышел из двора.

Доев салат с тунцом и взяв кофе, входивший в стоимость обеда, я вытащил блокнот и прочитал то, что написал ночью. Невероятно, как неприятное происшествие утрачивает свою остроту, стоит его только изложить в виде рассказа. Не поэтому ли писатели занимаются своим ремеслом?

Все произошло в точности так, как я описал, но было невозможно передать все нюансы и ощущения, которые в моей памяти были связаны с тем случаем и превращали его в настоящий живой материал. Запах ржавчины от куртки малыша, полоски грязи у него на шее и кривые пальцы, похожие на детали сломанного механизма. Я не смог описать этого тогда и не могу описать этого сейчас. И сейчас, и тогда я, по сути, могу написать только «сначала произошло то, а потом произошло это», но истинное ощущение произошедшего ускользает от изложения.

Я наклонился над блокнотом и продолжил писать, и мне не было никакого дела до того, насколько интересно я выгляжу.

* * *