Движущиеся картинки

Лэдди пару раз ударил хвостом по камням. А потом заскулил, и паузы между звуками с каждым разом становились все длиннее.

Что-то стукнуло. Как будто костью задели камень.

Гаспод навострил уши. Он взглянул на приближавшуюся фигуру, видимую даже в абсолютном мраке, потому что она всегда будет темнее какой-то там обычной темноты.

Гаспод поднялся, встопорщил шерсть на хребте и зарычал.

– Еще шаг – и я твою ногу отгрызу и закопаю, – пообещал он.

Лишенная плоти рука протянулась к нему и почесала за ушами.

Из темноты послышался слабый лай.

– Хороший мальчик Лэдди!

Гаспод, обливаясь слезами, адресовал Смерти извиняющуюся улыбку.

– Позорище, да? – хрипло спросил он.

– НЕ МОГУ СКАЗАТЬ. НИКОГДА НЕ БЫЛ СОБАЧНИКОМ, – признался Смерть.

– Вот как? А мне, знаешь ли, никогда особенно не хотелось умереть, – парировал Гаспод. – Мы ведь умираем, да?

– ДА.

– Ну и неудивительно. Я всю жизнь умирал, – сказал Гаспод. – Правда, я думал, – с надеждой добавил он, – что для собак есть свой особый Смерть. Такой, знаешь, похожий на большого черного пса.

– НЕТ, – ответил Смерть.

– Забавно, – проговорил Гаспод. – А я слыхал, что у каждого вида животных есть собственный жуткий черный призрак, который за ними является. Не хочу тебя обидеть, – поспешно добавил он. – Просто я‑то думал, что вот придет ко мне этакий большой черный пес, да и скажет: «Ну ладно, Гаспод, ты тут сделал все, что мог, так что давай, сбрасывай свою тяжкую ношу и айда за мной в страну, изобильную вырезкой и потрошками».

– НЕТ. ЕСТЬ ТОЛЬКО Я, – сказал Смерть. – САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ.

– А почему я тебя вообще вижу, если я еще не умер?

– У ТЕБЯ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ.

Гаспод насторожился.

– Правда? Ну и дела.

– Хороший мальчик Лэдди! – Лай сделался громче.

Смерть потянулся в таинственные глубины своего балахона и достал маленькие песочные часы. В верхней их части почти не осталось песка. Последние секунды жизни Гаспода с шипением перетекали из будущего в прошлое.

А потом их не осталось.

Смерть выпрямился.

– ТЕБЕ ПОРА, ГАСПОД.

Послышался едва уловимый звук. Так мог бы звучать мимолетный блик.

Песочные часы заполнились золотистыми искор-ками.

Песок потек обратно.

Смерть усмехнулся.

А потом на том месте, где он стоял, возник тре-угольник ослепительного света.

– Хороший мальчик Лэдди!

– Вот он где! Говорил я вам, что слышу лай! – проревел голос Скалы. – Хороший мальчик! Сюда, мальчик!

– Ох, ребята, как я рад вас видеть… – начал Гас-под. Но тролли, сгрудившиеся вокруг отверстия, не обращали на него внимания. Скала поднял и отбросил колонну и нежно взял Лэдди на руки.

– Ничего, до свадьбы заживет, – пообещал он.

– А можно мы его теперь съедим? – спросил заглядывавший в дыру тролль.

– Ты совсем дурак? Этот пес – герой!

– …прошу прощения…

– Хороший мальчик Лэдди!

Скала передал пса стоявшим наверху троллям и выбрался из дыры.

– …прошу прощения… – прохрипел ему вслед Гаспод.

Он услышал далекое ликование.

Немного погодя, поскольку других вариантов у него, похоже, все равно не оставалось, он кое-как вскарабкался по рухнувшей колонне и выбрался из-под обломков.

Вокруг никого не было.

Гаспод напился из лужи.

Потом поднялся, опробовал поврежденную лапу.

Сойдет.

И, наконец, выругался:

– Гау, гау, гау!

Гаспод осекся. Это было неправильно.

Он попробовал снова:

– Гау!

Гаспод огляделся…

…и его мир выцвел, вернувшись в благословенное черно-белое состояние.

Гасподу пришло в голову, что Харга как раз сейчас должен выбрасывать мусор, а потом он наверняка отыщет себе какое-нибудь тепленькое стойло. А что еще нужно маленькому песику?

Где-то в далеких горах завывали волки. Где-то в любящих домах гладили по голове собак, у которых были именные миски и ошейники.

А где-то между ними, до странного довольный этим, хромал в сторону заката Чудо-Пес Гаспод.

Где-то в тридцати милях по вращению от Анк-Морпорка, там, где Круглое море встречается с Краевым океаном, на продуваемом ветрами, поросшем взморником, покрытом дюнами пятачке земли шумел прибой.

Над волнами летали крачки. Сухие головки морского мака гремели под вечным бризом, который разгонял в небе облака и чертил на песке причудливые узоры.

Холм был виден за многие мили отсюда. Пусть и не слишком высокий, среди дюн он высился, точно опрокинутый корабль или особенно неудачливый кит; его покрывали низкорослые деревца. Дождь здесь проливался лишь тогда, когда у него не оставалось другого выбора.

А вот ветер дул не переставая и засыпал песком высохшие, выбеленные доски Голывуда.

Он устраивал себе прослушивания на задних дворах студий.

Он играл клочками бумаги среди рушащихся гипсовых чудес света.

Он расшатывал доски, пока они не падали на песок и не скрывались под ним.

Кликакликаклика.

Ветер повздыхал над скелетом светового ящика, водруженным на пьяно накренившуюся треногу.

Он поймал болтавшийся обрывок пленки и принялся разматывать последний клик, пустив крошащийся, блестящий завиток змеиться по песку.

В стеклянном глазу светового ящика судорожно заплясали, на мгновение ожив, крошечные фигурки…

Кликаклика.