Движущиеся картинки

Золотой страж поднял меч.

Виктор потряс Джинджер за плечо.

– А вот теперь, думаю, нам пора уходить, – сказал он.

Меч рухнул. Пещеру затопил золотой свет.

Когда земля сотряслась в первый раз, Виктор и Джинджер уже спускались по ступеням в вестиблюль. Они уставились на пустую пасть тоннеля.

– Ни за что на свете, – сказала Джинджер. – Я не хочу, чтобы меня там снова завалило.

Перед ними лежала затопленная лестница. Конечно же, она должна была уходить в море, и на самом деле оно находилось всего в нескольких ярдах, но вода была черна и, пользуясь выражением Гаспода, предвещала.

– Ты плавать умеешь? – спросил Виктор. Позади них обрушилась одна из раскрошившихся колонн пещеры. Из зала донесся жуткий вой.

– Не слишком хорошо, – сказала Джинджер.

– Вот и я тоже, – признался Виктор. Шум за их спинами становился все страшнее. – Ну что ж, – сказал он и взял ее за руку. – Будем считать это прекрасной возможностью очень быстро улучшить свои результаты.

Они прыгнули.

Виктор всплыл в пятидесяти ярдах от берега; легкие его пылали. Джинджер вырвалась из-под воды в нескольких футах от него. Они барахтались на месте и смотрели.

Земля тряслась.

Голывуд – сплошь сырая древесина и короткие гвозди – распадался на части. Дома медленно складывались, как будто были построены из карт. Кое-где небольшими взрывами обозначалось местоположение бывших складов октоцеллюлозы. Холщовые города и гипсовые горы обращались в ничто.

А посреди всего этого, уворачиваясь от падающих балок, но не позволяя больше ничему преградить себе путь, спасались бегством жители Голывуда. Рукояторы, актеры, алхимики, бесы, тролли, гномы – они бежали, точно муравьи из горящего муравейника, опустив головы, работая ногами, не сводя яростных взглядов с горизонта.

Обрушился целый кусок холма.

На мгновение Виктору показалось, что он видит, как огромный золотой силуэт Освальда, бесплотный, словно пылинки в солнечном луче, встает над Голывудом и, размахнувшись, наносит единственный всеразрушающий круговой удар.

А потом он исчез.

Виктор помог Джинджер выбраться на берег.

Они вышли на главную улицу, где воцарилась тишина, нарушаемая только периодическими скрипами и стуками, когда от полуразрушенных домов отваливалась очередная доска.

Они пробирались мимо обвалившихся декораций и сломанных рисовальных ящиков.

Позади них с грохотом соскользнула с креплений и шлепнулась на песок вывеска «Века Летучей Мыши».

Они миновали останки забегаловки Боргля, после разрушения которой среднее качество еды по всему миру возросло – не сильно, но заметно.

Они цеплялись ногами за размотавшиеся клики, трепетавшие на ветру.

Они карабкались по рухнувшим грезам.

На окраине того, что прежде было Голывудом, Виктор остановился и оглянулся.

– Что ж, в конечном итоге они оказались правы, – заметил он. – В этом городе нам больше не работать.

Он услышал всхлип. К его удивлению, Джинджер плакала.

Виктор обнял ее за плечи.

– Пойдем, – сказал он. – Я провожу тебя домой.

Голывудская магия, оторванная от источника и слабевшая, металась по земле, разыскивая место, где смогла бы укорениться.

Клик…

Был ранний вечер. Краснеющий свет заходящего солнца лился в окна «Реберного Дома Харги», который в это время суток был почти пуст.

Детрит и Рубина неловко сидели на рассчитанных на людей стульях.

Кроме них, в «Реберном Доме» присутствовал только Шэм Харга собственной персоной; он что-то насвистывал и с помощью тряпки более тонким слоем размазывал грязь по пустующим столикам.

– Ы‑ы, – рискнул заговорить Детрит.

– Да? – выжидающе спросила Рубина.

– Ы. Да нет, ничего, – сказал Детрит. Он чувствовал себя здесь не в своей тарелке, но Рубина настояла на своем. Детриту все казалось, что она ждет от него каких-то слов, но все, что он мог придумать, – это ударить ее по голове кирпичом.

Харга бросил насвистывать.

Детрит почувствовал, как его голова поворачивается. Его рот открылся.

– Сыграй еще раз, Шэм, – сказал Голывуд.

Грянул громоподобный аккорд. Задняя стена «Реберного Дома», отъехав, скрылась в том измерении, куда обычно деваются подобные декорации, а место, обычно занятое кухней Харги и шумным переулком за ней, занял расплывчатый, но очевидный оркестр.

Платье Рубины превратилось в водопад блесток. Все прочие столики, закрутившись волчками, разъехались в стороны.

Детрит поправил на себе нежданный смокинг и прочистил горло.

– Пусть впереди ждет беда… – запел он; слова, лившиеся с его губ, приходили из какой-то неведомой дали.

Детрит взял Рубину за руку. О его левое ухо стукнулась трость с золотым набалдашником. Внезапно материализовавшаяся черная шелковая шляпа отскочила от его локтя. Тролль не обратил на них никакого внимания.

– Но пока есть лунный свет и музыка…

Детрит умолк. Золотые слова улетучивались. Стены вернулись. Столики заняли положенные места. Блестки вспыхнули и исчезли.

– Э‑э, – протянул Детрит.

Рубина не сводила с него нетерпеливых глаз.

– Ы‑ы. Прости, – сказал он. – Не знаю, чего енто на меня нашло.

К их столику подошел Харга.