Моя радость в одно мгновение превратилась в душевную боль. Я с болью и тоской посмотрела на Грейсона: он холодно улыбнулся мне, и его улыбка подтвердила мою догадку – он признался в своих намерениях насчет гостей, отнюдь не прямо, но и не скрывал их от меня. А мне он оставил роль невольной соучастницы этого убийства: я знала, что задумал вампир, но должна была молчать. И своим молчанием я приведу их к гибели.
Я перевела взгляд на супругов Дюпри: Франсуа был невысоким стройным мужчиной, и я почему-то сразу подумала, что он выглядит как типичный француз, так как его внешность, манеры и акцент говорили сами за себя. Его супруга Софи была красивой стройной брюнеткой, и, скорее всего, тоже француженкой: она была одета в элегантное белое платье, а ее волосы были уложены в красивую свободную косу, лежавшую на ее левом плече.
Мое сердце словно сжала ледяная ладонь Грейсона: и эти прекрасные, ни в чем неповинные люди должны были умереть? Не считая гибели Лурдес и Сьюзен, это было самое жестокое и мучительное испытание из тех, что заставил меня пройти вампир. Раньше я испытывала страх только за себя, за свою жизнь и судьбу – это было моей личной трагедией, но сейчас я чувствовала на себе тяжесть еще двух жизней и страдала за нас троих.
«Неужели они должны умереть? Должны. Ведь Грейсон давно решил все за них!» – с отчаянием подумала я, смотря в красивые, приветливые, ни о чем неподозревающие лица гостей.
– С вами все в порядке? Вы так побледнели! – нежным высоким голосом спросила Софи и взяла меня за руку. – Вам нужно присесть!
«Какой у нее забавный английский!» – вдруг совершенно не к месту подумала я, услышав ее картавую, но милую французскую «р».
Софи повела меня за собой, усадила на софу и села на диван-кушетку напротив. Теперь между нами стоял маленький низкий столик с красивым чайным сервизом на нем.
Грейсон даже собственноручно приготовил чай и принес в зал этот сервиз, играя гостеприимного радушного хозяина.
У меня отнялся дар речи, и я лишь смотрела на мадам Дюпри, и моя душа обливалась слезами от знания того, что эта добрая молодая женщина больше никогда не выйдет из этого ужасного замка.
– У Вайпер железодефицитная анемия, – печально сказал Грейсон, садясь рядом со мной. – Но мы боремся с ней.
Он разлил по чашкам горячий чай, взял обе мои ладони в свои и стал растирать их, делая вид, будто пытается согреть, но я была бесчувственна и равнодушна к его актерской игре. Я даже не чувствовала лед его ладоней: я думала лишь о том, что стану невольной свидетельницей того, как Грейсон лишит жизни своих гостей.
Софи ласково смотрела на меня и улыбалась красивой мягкой улыбкой.
– Анемию можно побороть. Главное, не сдавайтесь и поддерживайте друг друга, – сказала она и сжала ладонь своего супруга, севшего рядом с ней.
Теперь мы сидели лицом друг к другу: жертвы и убийцы. Ведь они были жертвами, незнающими, что вершится их судьба, а я и Грейсон – убийцами: он – явным, я – косвенным, скрывающим от них опасность.
Но я отчаянно желала спасти их. Но как я могла это сделать? Ведь Грейсон сидел рядом и контролировал все мои слова и движения!
«Нужно сделать так, чтобы они срочно уехали отсюда. Как предупредить их? Как можно изловчиться, чтобы у вампира не возникло подозрений? Мне нужно что-то придумать. Думай, Вайпер, думай! Их спасение – в твоих руках!» – лихорадочно думала я.
– Прошу вас, не беспокойтесь, мадам Дюпри, – сказала я, решив придумать план их спасения во время нашего разговора. Мне необходимо было оставаться спокойной и послушно играть роль, предназначенную мне Грейсоном.
– Зовите меня просто Софи, – улыбнулась француженка.
– Как скажете, Софи, – тихо ответила я, улыбнулась и опустила взгляд на пол.
Мне было тяжело смотреть на нее – я словно видела над ее головой черную длань смерти, которая приняла прекрасный облик Грейсона, сидевшего рядом со мной, держащего меня за руку и невидимо насмехающегося над ними и надо мной. Его жестокое, бесчувственное, черствое сердце, должно быть, просто упивалось наслаждением от нелепости ситуации и предвкушения их крови и смерти от его руки.
Как ему нравилось быть убийцей! Как он любил свою ужасную роль! Я знала, что Седрик ненавидел свою сущность, ведь не раз говорил мне об этом – она мучила его высокую душу потребностью лишать жизни людей, чтобы насытить свой голод. А Грейсон… Он видел в убийстве не потребность, а наслаждение – убивая, он получал удовольствие, и, заставляя страдать меня, он получал удовольствие вдвойне.
Зачем он привез сюда этих французов? Зачем заставил меня увидеть их? Зачем показал мне их душевную красоту? Чтобы потом убить? Убить и этим что-то мне доказать? Значит, они были здесь из-за меня?
Бедные Лурдес и Сьюзен уже стали жертвами моих действий: если бы я не попросила Грейсона отпустить их, или попросила бы его правильно, может, сейчас они были бы живы. А сейчас вампир хотел добить мою израненную совесть смертью этой супружеской пары? Монстр. Он монстр!