Двое для трагедии. Том 2

– То есть, в каждой паре тоже должен быть баланс? Жестокий муж и милосердная мягкая жена?

– Вполне. Как строгий отец и нежная мать. Или наоборот. Кто-то должен наказывать, а кто-то утешать. Ведь даже жестокие нуждаются в утешении.

– У каждого жестокого принца должна быть милосердная простушка?

– Принцесса.

– Нет, Вайпер, милосердными бывают только Золушки и простушки. Принцессы не знают этого слова. А знаешь почему? Потому что власть развращает человека.

– Конечно, тебе виднее. Ты ведь самое жестокое создание, которое только сотворил Господь!

– Из твоих рассуждений выходит, что ты и я – идеальная пара.

– Я говорю не о нас. Но, если ты все же говоришь об этом, то нет. Нет!

– Ты противоречишь своим же словам. И ты и Седрик – мягкие создания, поэтому все вышло так, как есть сейчас…

– Замолчи! – прошептала я.

– …и ты попала ко мне, жестокому и злому. Ведь это и есть твой идеальный мир. Значит, сейчас ты живешь в идеальной обстановке. Тебе нечего возразить, правда? – насмешливо сказал вампир.

– Да, но это не мир. Это идеальный ад, кошмар, ужас! Но ты прав, и я не буду возражать. Но, если это и есть идеал моего мировоззрения, значит, я – ненормальная мазохистка.

– Поздравляю тебя, наконец-то, ты поняла это. Ты должна радоваться: твоя теория оказалась верной на практике. Седрик не был твоим идеалом.

– Замолчи! Не говори о нем! Зачем ты мучаешь меня? – Я закрыла лицо ладонями.

– Потому что ты думаешь о нем.

– Какая тебе разница, о ком я думаю?

– Никакая. Я просто констатирую факт.

– Оставь свои факты себе!

– Факты – упрямая вещь. И ты только что сама доказала, что даже такие жестокие создания, как я, нужны обществу. Моя жестокость стоит милосердия обоих французов.

– Но зачем ты играешь с ними и со мной? Это сводит меня с ума!

– Единственная жизнь, обличие и роль – ничтожно мало для меня. Я могу быть кем угодно, могу вершить судьбы, убивать, миловать, наказывать. Я использую лишь то, что дал мне сам старик Бог, а ведь он знал, кого создает в моем лице.

– Думаю, что, глядя на тебя, он жалеет о том, что сделал это! – с сожалением прошептала я.

– Может быть, но он уже ничего не сможет с этим поделать: пока жив мир, жив и я. – Грейсон перестал играть с моими волосами и хотел, было, подняться со стула, но я остановила его, схватив за рукав пиджака.

– Что ты сделаешь с ними? – с тревогой спросила я.

– При чем здесь я? Они приехали увидеть тебя, значит, это твои гости, и ты должна решать сама, – серьезно ответил вампир.

– Правда? И что бы я ни решила, ты согласишься и исполнишь это? – настойчиво спросила я, хватаясь за его слова. В моем сердце появился луч надежды.

– Конечно, правда. Ты ведь знаешь, что я всегда исполняю свои обещания, – улыбнулся он.

– Тогда я хочу, чтобы они уехали отсюда живыми и невредимыми. Но не так, как ты поступил со Сьюзен и Лурдес, а живыми! Они должны жить дальше и продолжать свое благородное дело.

Грейсон усмехнулся.

– Я предвидел твое решение. Что ж, обещаю, что, если ты не наделаешь глупостей и будешь во всем меня слушаться, французы уйдут отсюда живыми. Теперь ты успокоилась? – Он аккуратно убрал мою ладонь с рукава своего костюма.

Но мое сердце не верило ему: он уже обещал мне тогда, что отпустит девушек живыми, но все равно поступил по-своему и убил их. Как я могла поверить ему сейчас? Однако я сделала вид, будто поверила и была несказанно рада его великодушию. В глубине сознания, наученная горьким опытом, я знала: он всегда все делает по-своему, и его обещания – это легитимная форма, которую он исполняет, а затем делает то, что желает. Так было с Лурдес и Сьюзен: выполнив свое обещание и отпустив их, Грейсон нашел для себя право на их убийство.

– Ты рада? – спросил Грейсон.

– Да, очень, – тихо ответила я, подыграв ему. – Спасибо!

– Честно признаться, я сам не хочу их убивать – французы всегда вызывали у меня умиление: они так гордятся своей страной и культурой, что, стоит сказать что-либо нелестное в адрес Франции, как они начинают горячо защищать благородство Родины и утверждать, что их культура – верх цивилизации. А Дюпри покорили меня своим мнением о том, что картина их соотечественника Анри Массонса – отвратительна. Смело как для французов, не находишь?

– Я совсем не разбираюсь в живописи, ни разу не слышала об этом художнике и никогда не видела его картины, – честно призналась я.

– Думаю, тебе бы не понравилась его мазня. Хотя, кто знает, у тебя ведь такой отвратительный вкус. Но вернемся к нашим гостям. Не забывай… – Он улыбнулся и приложил к моим губам свой указательный палец.

«Не забывай о том, что от твоего поведения зависит, уйдут ли они из замка живыми» – говорил его жест.

Грейсон поднялся со стула и протянул мне руку, я приняла ее, поднялась, и мы пошли обратно к гостям.

– А вот и мы. Еще раз приносим свои извинения за наше отсутствие, – извиняющимся тоном сказал гостям вампир.

Мы вновь сели напротив супругов Дюпри.

– О, ничего страшного! – с улыбкой ответила ему Софи, но ее тон говорил обратное, и она с беспокойством смотрела на меня.