Двойная игра

Беспокойство охватывает старого Эгона, когда он по лестнице спускается в метро. Он поворачивается и, близоруко щурясь, заглядывает в лица спешащих мимо людей, как бы прося о пощаде. Поезд еще не остановился, а он уже бежит рысцой рядом с ним на своих страдающих плоскостопием ногах, но, когда дверь распахивается, он топчется в нерешительности. Его толкают и ругают, а он смотрит вслед огням последнего вагона, исчезающим во мраке туннеля.

Он заходит за газетный киоск, словно прячась от кого-то. Потом снова появляется и спрашивает у дежурного по станции, где телефон. Фуллер подмигивает Флинчу, и, когда Эгон находит в конце платформы телефонную будку, она уже занята. Вид человека в пальто с высоко поднятым воротником, жующего жевательную резинку, отчего его челюсти беспрестанно двигаются, действует на него как удар. Ему приходится ждать, а у него такое чувство, что, ожидая, он совершает ошибку. Фуллер и Флинч тоже ждут, но они знают, что делают все, как надо. Эгон протискивается в кабину и закрывает за собой дверь. Здесь так тесно, что он едва может пошевелиться. Наконец он бросает монету в прорезь. Фуллер и Флинч сидят на скамейке спинами друг к другу и прикидываются спящими. Теперь он от них не уйдет. Когда Эгон Франке выходит из будки, на лбу у него видны крупные капли пота. Он напряженно вслушивается в передаваемые по громкоговорителю объявления. Вслед за ним в телефонную будку входит Флинч и забирает крошечный магнитофон, с помощью магнитного устройства прикрепленный им под полочкой, на которой лежит телефонный справочник.

Теперь они берут Эгона в клещи. Флинч едет в переднем вагоне и наблюдает за дверями, а Фуллер — в заднем и с помощью слухового устройства, каким обычно пользуются глухие, прослушивает магнитофонную запись. Эгон кого-то спрашивает, остается ли в силе их уговор. Фуллер, разумеется, догадывается, кто этот кто-то. И вопросы Эгона этот кто-то, по всей вероятности, понимает правильно. В словах Эгона сквозит страх: «Я никак не сбуду товар с рук. Что-то здесь не так — я это чувствую. А если что-то не так, я не могу прийти. Я же всегда говорил, что чувствую опасность желудком. Фрейлейн тоже что-то по мне заметила и вообще не хотела отпускать. — Нет, с фрейлейн все в порядке. Спасибо, но я туда не приду. Что-то вокруг меня не то, я это чувствую. — Хорошо. Где тогда? Сделаю. Где?» В этот момент в запись врывается грохот прибывающего поезда, и Фуллер слышит только, как дребезжат стенки телефонной будки. «Старый носорог не так-то глуп, хотя у него маленькая голова, — думает Фуллер. — Идет себе дальше и заметает следы».

На пересадочной станции они едут вслед за Эгоном по переполненному пассажирами эскалатору, все время держа его в клещах. Эгон трижды спускается и поднимается, но это ему не помогает. Флинч, который идет позади него, одной рукой навинчивает глушитель на ствол пистолета, лежащего в глубоком кармане пальто. Фуллер решает немного отпустить поводок. Один раз, когда Эгон спускается по эскалатору, он поднимается ему навстречу. Он хочет заглянуть в глаза старика. Внизу, в конце платформы, где воняющий сгоревшими электродами и отработанной тормозной жидкостью воздух приносит из туннеля немного тепла, городские бродяги и бездомные дети устроили ночлежку. К ним присоединяется пара одичавших собак, которые роются в поисках отбросов среди пустых бутылок, целлофановых пакетов и старых газет. Какой-то старик бормочет во сне. Двое кудрявых подростков с блестящими глазами — ну прямо как Иисус Христос со своим братом-близнецом — сидят рядышком в большом кейфе. Поджав под себя ноги, они беспрестанно раскачиваются.

К этому скоплению человеческих отбросов и направляется Эгон Франке, близоруко щурясь и осторожно ступая своими страдающими плоскостопием ногами, будто под ним борцовские маты.

Все происходит в считанные секунды. Из-за кучи мусора поднимается человек в сером в елочку костюме, который явно не из этого окружения, и в тот же миг Эгон кричит что есть мочи:

— Бегите, доктор! Они уже здесь.