Двойная ставка на смерть

Бессмысленно было доказывать, что это совсем не так, что совсем не соответствует истине и что будь она в более спокойном расположении духа, она бы сама первой посмеялась над сказанным. Доулиш попытался сосредоточиться, чтобы как-нибудь уяснить себе причину ее расстройства. Он пользовался репутацией человека с исключительно развитым индуктивным мышлением, а также способностью идти на риск, так что положение, как говорится, обязывало немедленно распознать источник ее гнева. Жене эти его способности были не по душе. Если бы он занимался сейчас расследованием какого-нибудь дела, предварительно не сообщив ей об этом, тогда ее настроение можно было бы легко объяснить. Но в последнее время ничего особо примечательного в его жизни не происходило; с другой стороны, сказать, что в ней вообще не случалось никаких событий, тоже было нельзя. Поскольку их лондонские друзья, Лидия и Морис Гейл, надолго уехали за границу, Доулиши, как их единственные компаньоны, были теперь по горло загружены работой. Доулиш был управляющим в антикварном магазине, который находился в Уэст-Энде, Фелисити заведовала фотостудией в Сент-Джонс Вуд. И ему, и ей помогали эксперты; до сегодняшнего дня, как полагал Доулиш, работа супругов не тяготила и даже доставляла удовольствие.

— Что ты застыл, как дурак, окаменел, что ли? — возбужденно крикнула Фелисити.

Доулиш рассмеялся. Он не в силах был сдержать смех, хотя и сознавал, что сейчас этого делать никак нельзя, когда же все-таки рассмеялся, то сразу же сообразил, что сделал это в самый что ни на есть неподходящий момент. Он хотел было обнять ее за плечи, но она ускользнула от него.

— Да, это уж вконец забавно, — с тяжелым вздохом произнесла она. — Ты смеешь смеяться мне в лицо после… после… — Она стремительно, будто убегая от него, подошла к окну и, резко остановившись, уставилась перед собой в одну точку. Он увидел, как содрогаются ее плечи, и понял, что она плачет.

У него хватило терпения и выдержки не подойти к ней, а постоять и подождать. Она не была плаксой и редко давала волю слезам, поэтому он был обеспокоен таким поворотом.

Наконец он заговорил спокойным, деловитым тоном:

— Ладно, скажи мне, что такого страшного я натворил, и я постараюсь сообразить, почему тебя это так огорчило и опечалило.

Она повернулась к нему лицом:

— Не надо притворяться, Пат. Я же понимаю, что в жизни может случиться всякое, но, в конце концов, нужно быть честным.

— Милая, моя совесть ничем не запятнана, — Доулиш взял ее за руку. — Давай-ка лучше выпьем! Клянусь, я не совершил ничего такого, за что мне было бы стыдно перед тобой. Во-первых, вот уже в течение нескольких месяцев я не переступал порога Скотленд-Ярда. Во-вторых, я не проявляю совершенно никакого интереса к преступлениям. В-третьих, ни одна прелестная дева не являлась ко мне с мольбой о помощи. Занимаюсь исключительно бизнесом, покупаю и продаю предметы искусства и антиквариат закадычным приятелям Мориса Гейла — состоятельным египтянам, персам, латиноамериканцам, японцам…

— Пат!

— Я не лгу тебе, ну честное-пречестное слово, — ласково сказал он.

У нее был такой взгляд, какой бывает у человека, вдруг усомнившегося в том, во что всегда свято верил.

Доулиш налил ей немного черри, себе — виски с содовой.

— Давай выпьем за… за мою чистую незапятнанную совесть.

Он сделал маленький глоток.

— Пат, я не могу… нет, нет, это просто смешно, — воскликнула Фелисити. — Она была здесь, у нас. Сегодня. Сегодня днем. Я видела ее! Разговаривала с ней…

Она вдруг замолчала.

— Милая, — сказал он, — ты и вправду меня заинтриговала. Она… она — кто она?

— Вы встречались с ней в Мадриде.

Доулиш поднес было к губам бокал, но вдруг замер, оторопело уставившись на Фелисити. Вид у него в это мгновение был, надо сказать, малопривлекательный, хотя вообще-то, даже несмотря на сломанный когда-то в жестокой потасовке нос, Патрик Доулиш обладал весьма приятной наружностью.

— Что, что?.. — едва слышно пробормотал он. — Ничего не понимаю.

— Но ты ведь знаешь ее? — В ее голосе звучало обвинение.

— Ну, не исключено.

— Потом вы встречались с ней в Милане. В октябре.

— Клянусь тебе, в октябре, в Милане, никакой испанской сеньориты я и в глаза не видел, — твердо заявил Доулиш.

— А позже в Цюрихе, в январе?

— Нет, нет, это исключено, — заверил ее Доулиш. — Ни с какой молодой особой никаких встреч у меня не было — ни в Швейцарии, ни в Италии, ни в Испании…

— А в апреле ты встречался с ней в Париже!

— Ну это уже стишком! — Он налил себе виски. Он был совершенно сбит с толку, в мыслях царил полнейший хаос. Он действительно бывал в тех городах, что назвала Фелисити, по поручению Мориса Гейла, но…

— Постой-ка, дай сообразить. Красивая испанка…

— Да, очень красивая, — медленно проговорила Фелисити. — Глаза у нее…

— Да, у них у всех красивые чарующие глаза, — согласился Доулиш. — А теперь давай поразмыслим. Итак: молодая красавица-испанка с чарующими глазами сообщила тебе, что мы с ней встречались в Мадриде…

— Встречались, — язвительно заметила Фелисити, — это в некотором роде эвфемизм. Встреча носила интимный характер.