Часто звонила Нина. Она успешно занималась ремонтом в новой квартире, но и про Виктора не забывала. Да и как о нем забудешь? Хоть и понимала Нина всю безнадежность такой любви, но заставить себя разлюбить Виктора, забыть его, она не могла. Сначала еще надеялась на чудо, а, позвонив однажды и услышав радостный голос Виктора: "Нина! А ко мне Лана приехала!", рыдала целый вечер и, наконец, поняла, что надеяться не на что. И быть ей до конца дней своих Ниной Виденовой. Потому как Иванцовой ей не бывать никогда, а другого мужа ей и даром не надо... Тем не менее, звонить продолжала, пытаясь подбодрить любимого, убеждала с обливающимся кровью сердцем, что еще не все потеряно...
Ирина Станиславовна сходила с ума, видя совершенно ненормальную апатию сына, и не знала, в какие колокола бить. Проклинала себя за несдержанность, и в то же время по-прежнему была искренне убеждена, что Светлана - дама глубоко непорядочная, даже если Витенька и утверждает обратное. Она день-деньской проклинала на чем свет стоит несостоявшуюся невестку за то, что та "околдовала" Виктора, а сама убежала к мужу, вертихвостка. Ни о какой уникальности, ни о какой "Двойной звезде" ей не было известно - Виктор не хотел раньше времени расстраивать мать. И она старалась, обзванивала всех знакомых, искала, у кого девка на выданье имеется для ее драгоценного сыночка. Мол, клин клином вышибают. Подумаешь, цаца какая, единственная и неповторимая! Мы и получше найдем, и без мужа, а детей своих настрогаем! Виктор на подобные материны слова реагировал, как на назойливую муху: "Мам, не трогай меня, угомонись. Мне никого не надо. Уймись!". Та кивала: "Хорошо, сыночек, хорошо, только ты не переживай так, все пройдет, ты скоро ее забудешь". Виктор кивал, мол, конечно, забуду, только бы мать оставила его в покое.
Шли дни, недели... Виктор ни разу не позвонил Свете, сдерживая данное ей обещание. А ему так хотелось хотя бы голос ее услышать... Мобильный она, как и кольцо, оставила у Виктора, и теперь он сиротливо лежал в спальне на прикроватной тумбочке, как будто хозяйка где-то рядом, просто вышла в другую комнату... Колечко же Виктор одел на цепочку и постоянно носил под рубашкой. Теперь он любил, скрывшись от всего света, крутить кольцо и целовать его, как будто оно по-прежнему надето на пальчик любимой...
И снова летели дни... Февраль уж лютовал последние денечки. Странная погода этой зимой в Москве: в начале февраля вдруг наступила настоящая весна с веселыми журчащими ручейками и пением птиц, а после двух недель тепла и солнца февраль, как будто опомнившись, что время его безвозвратно уходит, а он еще не всю лють свою растерял, нагнал мрачных темных туч, да ветра злого с мелкими колючими снежинками, да мороза двадцатиградусного надул. Город вновь стал серым и мрачным, люди, неосмотрительно попрятавшие зимние вещи в дальние шкафы, кинулись в срочном порядке доставать их обратно... На дорогах - серая каша из грязного снега, соли и песка... Холодно, сыро и неуютно...
Вечером, лежа в огромной, но такой одинокой и холодной постели, Виктор не выдержал и позвонил в Киев. Но Свете звонить не решился, набрал номер Семидольских. После первого же гудка, словно ждала звонка, трубку подняла Алена:
- Алле, дурдом "Одуванчик" слушает!
- Привет, Аленушка, ты что, филиал психдиспансера на дому открыла?
- Иванцухин, ты, что ли? Привет, дорогой! Да тут Виталька полкласса пацанов в дом притащил, готовят девчонкам на восьмое марта праздничный концерт. Я уже не уверена, что доживу до восьмого марта. Это ж форменный дурдом, слышишь, как орут?
И в самом деле, Алену было едва слышно из-за разноголосой какофонии, раздававшейся в трубке.
- Аленушка, рыбка моя, расскажи мне про Свету. Как она там, все ли у нее в порядке? Она запретила мне звонить ей, но я переживаю. Алена, скажи честно, она хоть иногда меня вспоминает?
Аленин голос куда-то пропал, в трубке слышался только нестройный хор мальчиков-колокольчиков из города Дзинь-Дзинь.
- Алле, Алена? Алле!
- Я здесь, - через некоторое время послышался Аленин голос. - Вить, а я не знаю, как она. Она после возвращения в Киев несколько дней только и проработала. Вроде болеет...
Виктор испугался:
- Как болеет?! Что с ней?
- А я не знаю, она мне не звонила...
- Что значит не звонила? А ты сама что, не можешь позвонить?!
- Да мне некогда... Да ты же знаешь, я и сама больная, - мямлила Алена.
- Да на тебе воду возить можно, больная! Подруга, твою мать! Человек полтора месяца болеет, а ты ни разу не соизволила позвонить?! - и Виктор со злостью швырнул трубку.