Двойничество

В эпической паре трикстерские черты патронируемого двойника чрезвычайно сглажены. Если в облике Энкиду еще присутствуют некоторые признаки стихийности и архаичного комизма, то в таких парах, как Ахилл Патрокл, Роланд -Оливье,  мы имеем дело с персонажами одного мира, одного клана, одного сословия. От древней разномирности в этих двойниковых структурах сохранилось только то, что "младший" умирает первым. Думается, что в последующей традиции, например, в европейском рыцарском романе, пара эпических друзей трансформируется в господина и слугу, рыцаря и оруженосца.

В "Дон Кихоте" Сервантеса рудименты эпического двойничества приобретают карнавальную семантику. Взаимоотношения в сюжете рыцаря и оруженосца снова начинают приобретать структурные черты пары "культурный герой - трикстер", но эта древняя оппозиция под влиянием карнавальной поэтики и эстетики литературного пародирования оказывается децентрованной: Дон Кихот и Санчо Панса в равной мере обладают качествами и культурного героя, и трикстера. На это указывает даже этимология их имен - "сыр" и "брюхо".

Конечно, "эпические двойники" и "карнавальные пары" не связаны напрямую генетическими отношениями, но совершенно очевидно, что они имеют общее происхождение и представляют собой два варианта развития исходной праструктуры. От матрицы антагонистического двойничества эта структура отличается ослабленностью мотива двоемирия. В сюжетах, где присутствуют эпические двойники и карнавальные пары, мы имеем дело с единым пространством: героическим или смеховым. Эпические двойники это героический вариант развития исходного архетипа, карнавальные пары смеховой.

В "Дон Кихоте" Сервантеса оба варианта встречаются. Они связаны отношениями пародирования, можно сказать, что героическое выступает в этом романе двойником смехового.

В эпоху Просвещения весьма распространенной оказывается структура, в которой двойники, связанные отношениями иерархии, осмысливаются в духе концепции человеческой природы, существующей в конфликте, разворачивающемся внутри оппозиций: цивилизация - дикость, естественность - извращенность, рациональность - стихийность, добро - зло.

Так, отношения Робинзона и Пятницы, единственных людей на необитаемом острове, реализуются в первой части романа как культурный патронаж. Пятница -ведомый, Робинзон - ведущий, Пятница -дикарь, Робинзон - в полном смысле этого слова "культурный герой", воспроизводящий цивилизацию на пустом месте. Пуританин Робинзон дидактичен и серьезен, Пятница - комический неофит.

В "Истории Тома Джонса, найденыша" Филдинга мы уже имеем дело с антагонистическим двойничеством, которое имеет, впрочем, некоторые признаки "эпического двойничества" и некоторые особенности карнавальнотрикстерской пары, свойственной плутовскому роману. Том и Блайфил братья, имеющие общую мать ( мотив, комически выворачивающий наличие общего отца), Том героичен, но неистовость, присущая эпическому герою, часто трактуется в романе в комическом ключе: естественность и благородство Тома становятся источником его злоключений, в чем-то аналогичных мытарствам героев плутовских романов, но эти же качества в конечном итоге и спасают Тома. Блайфил предстает в романе типичным трикстером - негодяем под маской ханжеской добродетели, алчным хитрецом. Игра двойниковых структур в романе Филдинга помогает автору разрешить конфликт естественной добродетели и социального неравенства в свойственном Просвещению компромиссном плане. Авантюрная фабула все расставляет по местам: добродетельный Том оказывается законным наследником, а мерзкий Блайфил - безродным отщепенцем. Сходная структура обнаруживается и в "Векфилдском священнике" Голдсмита.

Следует заметить, что на рубеже XVII1-Х1Х веков двойничество активно используется в произведениях с философской интенцией, таких как "Жакфаталист и его хозяин" Дидро, "Разбойники" Шиллера, "Фауст" Гете.

Антагонистический тип начинает описывать борьбу темного и светлого внутри индивида, а две фигуры становятся своеобразным рационалистическим приемом, заостряющем мировоззренческую направленность. Эта тенденция полнее реализуется в романтизме, в котором двоемирие становится внутренним конфликтом субъекта. Общие корни здесь осмысливаются как противоречивость человеческой души. Здесь часто встречаются мотивы зеркальности светлого и инфернального, как в "Элексире Сатаны" Гофмана или "Петере Шлемиле" Шамиссо. В "Золотом горшке" центральный персонаж двоится на обывателя и субъекта чудесного приключения.