Двойники

— Ну что ж, господа. Моему ведомству делать здесь покуда больше нечего.

И широким жестом дал понять дюку, мол, не задерживаю боле, да и сам не намерен.

Вышли они вместе, оставив полицейских развивать далее сценарий следственного действа. Загорски, надевая перчатки, обернулся и многозначительно произнес:

— А что, ваше сиятельство, не кажется ли вам, что у нас найдется тема для более серьезного разговора?

— Увольте, полковник, — сухо обрезал дюк, — беседовать с вами я более не намерен, как официально, так и эсклюзивно.

— В таком случае — честь имею, — и полковник поспешил к своему экипажу.

Дюк же, сделав несколько шагов, остановился между деревьев. Два часа назад это был милый дворик, каких немало в столице, и вот вам, нате пожалуйте…

Кто-то осторожно покашлял за плечом Глебуардуса. Он обернулся и встретился взглядом с давешним студентом. Тот еще разок смущенно прокашлялся и сказал:

— Господин дюк, я, собственно, вас и ожидаю. Что стряслось с господином доцентом?

— А, это вы. Беда стряслась.

— Да мы уж знаем. Осмелюсь передать вам вот эту тетрадку, — студент протягивал дюку тонкую ученическую тетрадку, несколько потрепанную. — Пимский написал эти сказочки для Насти, чтобы я их ей читал. Но она теперь их знает наизусть, а вам, быть может, будет небезынтересно.

— Что вы говорите? — не понял сразу Глебуардус.

— Говорю, тетрадочка…

Глебуардус Авторитетнейший посмотрел на тетрадочку.

— Ах да! Благодарю вас, голубчик, разумеется, я ее возьму.

— Ну вот. Тогда не смею дольше задерживать ваше внимание, господин дюк.

В это время во двор уверенной походкой вошел Иван Разбой.

Завидев дюка, всё еще стоящего посреди двора, он одушевленно поздоровался и без обиняков заявил:

— Вообразите, дюк, я вспомнил, где я слышал про этого вашего Верова. Ко мне давеча в павильон приперся какой-то тип и заявил, что нашел для меня книги Верова. Понимаете, дюк, я ведь ни сном ни духом. Говорю, мол, кто вы такой тут будете, ну а он стушевался и был таков. Эпизод! не находите?

— М-да… Поедемте-ка ко мне. У меня экипаж.

— Но к чему? А Пимский?

— Пимский исчез. В доме полиция.

— Как исчез? Каким образом?

— Да вот так… Во сне.

В банкетной зале родового особняка Авторитетнейших состоялась невеселая беседа. Дюк Глебуардус как раз заканчивал рассказывать Ивану о событиях. По тому, как часто он морщил аристократический профиль и прерывался, было ясно, что дается рассказ ему нелегко. Он то и дело посматривал на двери залы, будто ожидая кого-то, и нечувствительно потягивал из бокала аметистовое вино, благородный яшмет.

Вошла Катрин, только что приехавшая от тетушки из Изгарного Яра. Она энергично ворвалась в залу, шурша платьем, на ходу развязывая тесемки шляпы, но, взглянув на брата, остановилась.

— Что, братец? Стряслось что? Вы словно на поминках. В чем же дело, отвечайте!

— Э-э… Собственно, — почему-то виновато встал с кресла Иван при виде каменного выражения лица наследного дюка. — Мы, вот, обсуждаем. Собственно… Не знаю, как и начать.

— Пимский пропал, Катрин, — негромко произнес дюк.

— В каком смысле — пропал? Встрял в какую-то историю? Угодил в долговую яму? — Катрин стремительно приблизилась к столу и уселась напротив брата. — Я знала, я так и знала, что этим всё кончится. Эти ваши бессмысленные кутежи, это пьянство. А ведь он натура тонкая. И я ведь столько раз выговаривала…

— Совсем пропал. Исчез.

— Что значит — совсем пропал?

— Не пропал. Из запертых помещений не пропадают. Исчез, испарился… Нет его…

— О господи! Глебус, что за шутка. Это ведь шутка? — Катрин растерянно повернулась к Разбою. и, прочитав его взгляд:

— Неужели?

Иван Разбой грустно качал головой. Катрин вдруг горько зарыдала. Это было дико и неожиданно. Разбой снова вскочил и, совершенно растерянный, подошел к ней, но ничем помочь не мог и лишь переминался с ноги на ногу.

Глебуардус поморщился. Машинально наполнил яшметом кубок для сестры, но тут же сообразил, что это не вода и отставил в сторону.

В душе Глебуардуса Авторитетнейшего вновь воцарилось смятение, — «пропали!» — чувство неотвратимой угрозы пока неясных, но устрашающих масштабов, угрозы какой-то фантастической, не вмещаемой ни в какие рамки привычных обстоятельств.

Через несколько минут Катрин взяла себя в руки: всё-таки аристократическое воспитание. Но всё казалось неустойчивым, как будто всё могло в любой миг обрушиться. Что всё?

Глебуардусу хотелось поскорей уединиться, чтобы привести в маломальский порядок мысли и чувства, но оставить сестру и гостя было нельзя. Надо было чем-то её отвлечь. И дюк вдруг вспомнил:

— Вот тетрадочка Пимского.

Глебуардус сам только сейчас вспомнил о ней, лежащей тут же, на столе, рядом с плетеной бутылью яшмета. Он взял ее в руки, развернул. На обратной стороне обложки красовалась выполненная скверным почерком Пимского надпись: «Маленькой Настеньке от дяди Пима. Слушай, Настя, сказочки и расти умницей».

Сказочек было штук семь, милые и незатейливые сказочки закоренелого холостяка. Вот, например.

«Корова в церкви