Двойное золотое дно

Вот тогда появляются угрызения совести и бесконечные ночные мучения: что-то ты недодал, не сказал дорогому человеку, как ты его любишь, как он тебе дорог, как ты ценил все, что он делал для тебя. Не знаю, как у других, но у меня было именно так, когда ушла моя бабушка и я поняла, что больше никто и никогда не отогнет мне краешек одеяла, пока я умываюсь перед сном, не расскажет мне сказку и не сложит носочки особым образом. Так, что сами расправятся в процессе надевания, уже на ноге.

Но это будет потом. Но возможно, Костина новая любовь будет ему поддержкой и он быстрее справится с этим неотвратимым состоянием души.

Со дня гибели Парниши я переселилась к Антименко. Не насовсем, конечно. Просто я понимала, что ему сейчас, как никогда, нужная моя поддержка. И может быть, даже не реальная помощь в каких-то делах, а просто присутствие человека, который все поймет.

Я готовила ему завтраки, обеды и ужины, следила, чтобы он надевал чистую рубашку и носки. Короче, исполняла роль, которую исполняет любая хорошая жена. А в данном семействе — исполнял Парниша. Но его больше нет. А рубашки, идеально выглаженные еще его рукой — есть. Бред какой-то!

В ночь перед похоронами мы с Костей почти не спали. Ничего мы не вспоминали, ни о чем таком не разговаривали. Просто проворочались каждый в своей постели, практически до утра.

Утром меня разбудил (видимо, я все-таки уснула) настойчивый стук в дверь. Мне со сна показалось, что я дома. Это же не у Антименко не работает звонок, а у меня. Но, продрав глазки и напялив на себя халат, я поняла, где нахожусь, и пошла открывать.

— Здравствуйте, — пропела низенькая, одетая во все темное старушка. Я присмотрелась и вспомнила, что несколько раз видела эту бабку на лавочке у подъезда. Наверное, живет в этом же подъезде.

Неожиданно бабка довольно громко заголосила:

— Ох, горе-то какое у Константина Михайловича. Совсем же его братик молоденьким помер, вот горе-то!

«Братик, так братик», — совершенно не удивилась я словам соседки и поволокла ее на кухню, чтобы женщина своими воплями не разбудила Костю. Пусть еще хоть полчасика подремлет.

— Когда вынос-то? Во сколько? — совершенно нормальным тоном поинтересовалась старушка, принимая из моих рук чашку чая и протягивая сухонькую ручку к корзинке с печеньем.

— В одиннадцать, — буркнул ей в спину Костя, входя на кухню. Разбудила все же его соседка.

— Горе-то какое, вот горе! — с новой силой запричитала бабка. — Меня старую, ни на что не годную, никак господь не приберет. А его, молодого соколика...Горе-то какое!

От ее слов Костя заметно помрачнел и пошел в комнату, предоставив мне общение с гостьей.

— А вы знаете, чем больше народу помянет человека, тем лучше? Где поминки-то будут? Мы придем.

— В «Садко», недалеко отсюда, — объяснила я. — А может, вы останетесь, я же не знаю, что нужно делать. Да и Константин Михайлович тоже.

Видимо, бабка на это и рассчитывала. Она гордо распрямила тощую спину и выпятила впалую грудь.

— Отчего ж не остаться, останусь. И на кладбище поеду. Отпевание-то будет?

— Да, так Константин Михайлович захотел.

— А вы ему кто? — полюбопытствовала соседка.

— Сестра двоюродная, — не моргнув глазом, соврала я. Антименко стремительно обрастал родственниками.

— А я уж обрадовалась. Константин Михайлович — мужчина положительный, думала, вы невеста. Жениться бы ему надо.

— Надо, — вздохнула я в ответ (женится он, как же!). — Сама ему об этом все уши прожужжала.

Тема, к счастью, развития не имела. Бабулька нас похвалила за то, что заказали поминки в «Садко» («Там пирожки вкусные»), поинтересовалась, будет ли оркестр, какой автобус заказан... Через пять минут я поняла, что имею дело с ветераном похоронных процессий. Еще через пять минут мы разошлись во мнениях по весьма существенному, с ее точки зрения, вопросу, и соседка пошла консультироваться у какой-то Даниловны.

Дело в том, что когда из дома выносят покойника, за ним моют пол во всей квартире, а иногда даже все лестницы до улицы. Я настаивала, что если покойника в дом не заносили, то полы мыть не надо.

С похоронами в этом доме всегда возникали нешуточные проблемы. Если носилки с больным санитары ещё могли пронести по этажам, то угловатый массивный гроб — никак. Лестничные клетки в этом доме проектировал какой-то придурок, и гроб развернуть на площадках, не открывая двери квартир, посторонних людей, оказалось совершенно невозможно. А много ли жильцов в такое время в рабочий день дома? Да и кому такое понравится.

Поэтому мы с Костей решили, что из морга Пар-нишу привезут к подъезду, где народ и попрощается.

Насчет мытья полов тетя Дуся, как представилась старушка, хотя и не была со мной согласна, но все же немного сомневалась. Поэтому и поспешила к все знающей Даниловне.

Вслед за тетей Дусей начали прибывать люди, которых я уж и вовсе не знала. Тут были и Костины работники, и друзья, и просто знакомые. Некоторых не знал даже сам Антименко, но это не беда.