Двойной карамболь

Я вспоминал рассказы Варнакова: как ему удавалось заставлять память воспроизводить прошлое с мельчайшими подробностями? Опять же ассоциативность — свойство памяти Варнакова, а не моей. И все же…

— Вы завтра собираетесь на восхождение? — спросил я ребятишек. Те молча закивали. — Но мне наверх не надо. Вот что сделаем… Я переночую в пещере.

— Тогда уж все вместе, — неуверенно возразил Ленька.

— Нет! Хочу, чтобы все было как у него.

— Шаман знает, что делает! — подмигнул Сеня. Ребята окрестили меня этой кличкой еще в городе при подготовке к маршруту. Ленька зевнул:

— Как хочешь. Надоест сидеть — возвращайся. Я засунул в рюкзак спальный мешок, кусок полиэтилена. Подумал, тряхнул почти под завязку наполненный бензином примус.

— Э-э! Как нам без чая? — заворчал Ленька. — Утром рано вставать.

— К четырем я вернусь. А если просплю — крикните. Рядом ведь.

Ленька, недовольный, засопел:

— Это ж утром по холодрыге одеваться и тащиться к скале, — возмутился и тут же сдался: — Ладно, забирай!

Освещая путь, я вполз в грот и втянул за собой легкий рюкзак.

Осмотревшись, оттащил к выходу удивительно легкий труп, завесил часть грота полиэтиленом, привязав его к старым скальным крючьям, торчащим из свода. Заурчал в темноте разожженный примус.

На то место, где лежало тело, я бросил спальный мешок, снял ботинки, одолженные у старшего Варнакова, лег и погасил фонарь.

Под боком работал примус. Его сине-розовая корона чуть освещала пространство, где когда-то в одиночестве умирал человек. Прошел час, может быть, больше. Я лежал и старался думать об Алтае, о его последних минутах. Но в голову лезли всякие глупости, вспоминался город.

Казалось, я не проспал и часа. Резкий запах спичечной головки ударил в нос. Розовой желтизной осветился занавес. Лохматый человеческий профиль мелькнул на нем, и чья-то рука зашуршала полиэтиленом. Я включил электрический фонарик и в первый миг подумал, что это Ленька пробирается ко мне с горящей спичкой. Голова прикрылась плечом от яркого света, и незнакомый женский голос попросил:

— Не свети в глаза!

Я отвел в сторону фонарь и вылез из спального мешка.

— Друзья попали в переделку, а ты спишь!

Мне вдруг стало немного не по себе.

— Какие друзья? — чуть заикаясь, спросил я. — Ленька с Сеней?

— Наверно, они! Застряли на стене. Увидели меня, кричали…

Объяснили, как тебя найти. Им нужна веревка.

Я тряхнул головой: что за чертовщина? Посмотрел на часы.

— Какая стена? Всего пять часов?!

— Пять пополудни, — усмехнулась она.

Я стал натягивать варнаковы ботинки, лихорадочно соображая: про то, что веревка есть в гроте, знали только четверо — один в городе, двое на восхождении и я. Сказать об этом могли только они — логично.

Группа ушла на восхождение, оставив в штурмовом лагере женщину.

Она встретила моих мальчишек — логично.

Женщина уже поползла к выходу из грота. Я, одевшись, вылез из-за своей занавески, наклонился над телом, возле которого лежала веревка: старая и полуистлевшая. И тут меня осенило: Алтай был пятым, кто знал о ней. Почему гостья сделала вид, что не заметила труп? А если заметила, почему ничего не спросила и не удивилась?

Солнце светило так, что от снега шел жар. Обвисшая палатка парусила на слабом ветерке. Возле нее был воткнут в снег мой ледоруб.

Я пристегнул его хлястик к запястью и, едва привыкли к солнцу глаза, внимательно рассмотрел женщину. Лицо ее было обветрено, седая прядь волос змеилась от виска к уху. Впрочем, некоторые сейчас так красятся.

И вряд ли ей было больше тридцати.

Заметив мой пристальный взгляд, она опустила на глаза солнцезащитные очки и пошла вверх по склону между ледопадом и скалами.

Я думал: «Грот моя высшая точка, и дальше будет только возвращение». Но вот пришлось подниматься в незнакомый и опасный мир за проводником, которому ни на копейку не верил и плелся, как пес на живодерню следом за хозяином.

Ближе к скалам идти было легче, но альпинистка упрямо держалась в стороне от них, показывая вверх рукой, предупреждая о камнепаде, она не хотела, чтобы я шел своим путем. Но меня пугал ледник и трещины внизу.

Солнечные лучи и ослепительно белый снег даже сквозь очки резали глаза. Но все равно я заметил какой-то блеск сбоку на скале.

Остановился, сделал несколько шагов вверх по склону. На граните была закреплена металлическая пластинка с гравировкой, в пятнадцати шагах от нее — другая, еще одна. Я очутился на альпинистском кладбище.

Незнакомка махала мне снизу рукой. Надо было спускаться. Но тут на скальном выступе появилась странная тень. Я шагнул вперед — показалась голова, в профиль ко мне.

Как извещала путников надпись на камне, это был бюст погибшего скалолаза. Его закрепили в небольшой нише почти на уровне человеческого роста от кромки снега. Широкий и короткий обрубок тела, большая лобастая голова, глубокие темные отверстия вместо зрачков, на тяжелых губах кривилась усмешка.

Дребезжание и скрежет железа раздались за моей спиной. Я прыгнул к скале, еле удержавшись на снежном склоне, обернулся.

Далеко вверху всего лишь сошла лавина.