Двойной карамболь

Я шагнул в сторону, сердце и так трепыхалось в груди и вдруг оно забилось еще чаще: мне показалось, что бюст развернулся всем своим обрубком, а каменная челюсть простучала, как пестик в ступу:

«Черный альпинист любит жизнь!» Я обернулся. Бюст действительно был развернут в нише и опять буравил меня черными дырами глаз. Я сделал испуганный шаг назад, в пустоту. Упал. Меня понесло вниз по склону, к альпинистке, которая, устав окликать, прибавила шагу. Зарубившись ледорубом, я вскочил на ноги. Задыхаясь от быстрой ходьбы, стал подниматься по ее следам, но с каждой минутой все больше отставал. Она была уже метров за триста от меня, когда показался каменный купол хребта, а возле него, как ни в чем не бывало, сидели на рюкзаках Ленька с Сеней.

Не успел я обрадоваться, что не надо лезть на стену, как моя альпинистка стала забирать в сторону от прямой линии между мной и ребятами. Ленька с Сеней вскочили, закричали, размахивая руками. Но было поздно: только снежная пыль взметнулась там, где шла женщина.

Мы бросились туда и осторожно подошли к острому сколу огромного фирнового пласта. Рухнул карниз. А под ним на зернистом как рис снегу фирновый пласт — сошедшая «доска», о которой предупреждали мальчишки. Сеня сорвал защитные очки вместе с шерстяной шапочкой, жесткие мокрые волосы топорщились во все стороны, рот его был разинут.

— Смотри, смотри! — указал дрожащим пальцем. — Что-то оранжевое. Может, он живой?!

— Откуда вы взялись? — схватил меня за рукав Ленька. — Ведь договаривались — ты ждешь возле палатки.

Я напрасно шарил в карманах, разыскивая сигареты.

— Шаман, — тряс меня за локоть Ленька. — Замкнуло, что ли? Кто это был?

— Горная дева! — ответил я, холодея от догадки и абсурда всего происходящего.

Юнцы вытаращили глаза, разглядывая меня. Ленька нервно сглотнул слюну, хрипло пролепетал:

— Ты чо?

В этом месте хребет был ровен и гладок от зализанных ветром, утрамбованных сугробов. Он чуть изгибался дугой метров на сто к югу, а там вздымался из снега скальный купол. За ним хребет щетинился иглами и жандармами. Сеня обернулся в ту сторону, пробормотал:

— Ну ни фига себе?! — И закричал: — Эй ты, чмо…

Кто-то простоволосый, с ледорубом, болтающимся на правой руке, ощупывал их рюкзаки. Не обернувшись на крики, он взвалил один из них на плечо и стал обходить купол.

Крича, мальчишки бросились за ним. Когда я приплелся к тому месту, где были оставлены рюкзаки, они уже возвращались мне навстречу.

— Мы бы этого придурка только так уделали, — ругался Сеня.

— Пусть подавится нашими продуктами, главное, кузня и веревка здесь, — успокаивал его Ленька, хлопая ладонью по оставшемуся рюкзаку… — Шаман, надо спускаться к твоему попутчику!

— Вы не поняли меня! — закричал я. — Кого спасать? Фантом?

Нас же пытаются уничтожить. Продукты спасать надо — иначе крышка!

— Я кричал в пустоту. Даже Сеня, ругавшийся секунду назад, смотрел на меня непроницаемыми глазами. Они не верили мне.

Я сплюнул под ноги, проваливаясь в снег, обошел их, и бросился к тому месту, куда сбежал с нашим рюкзаком неизвестный. Возле купола обернулся — Сеня с Ленькой торопливо шагали к сколу рухнувшего карниза. Убеждать или спорить было некогда: наша жизнь, наше возвращение и рюкзак — все было завязано в один узел.

Глубокий след вора вывел к скале, и тут я увидел на заструге отчетливые отпечатки босых ног. «Без продуктов — крышка!» — подстегивал себя, делал шаг за шагом на ватных ногах, каждой своей клеткой страшась встречи.

И вдруг я увидел капли крови на снегу — он поранил ступню об острые камни. Его слабость стала моей яростью, а ярость превращалась в силу. В горле у меня заклокотало. По заледеневшей скале я проскочил над пропастью, даже не глянув вниз. Там, где по фирному склону он спустился к следующему жандарму, опираясь на ледоруб, я просто скатился вниз, глиссируя на прочных ботинках. И я увидел его.

Он воровато оглянулся и понял, что не уйти. Скинул рюкзак; поставив его на самом краю пропасти, распрямился: правая рука с ледорубом на отлете. Его лицо и губы были сплошной коростой, лохмотья штормового костюма висели на худом и жилистом теле зверя.

Он кинулся вперед и нанес страшный удар, целясь клювиком ледоруба мне в голову. Я отбил его, но страх вошел в меня, как нож в масло, остудил ярость, обессилил тело.

Пискнув, я лягнул его тяжелым ботинком в грудь, и он пошатнулся, отступил. Я почувствовал, что если упущу этот миг — мне несдобровать. Наотмашь ударил раз, другой, третий, как и он, целясь в голову, в левый бок. Слабея, он отбивал удары, а я наливался новой силой.

И тут, отбив очередной удар, он затравленно отскочил к злополучному рюкзаку, ударил по нему босой пяткой, сталкивая в пропасть. Рюкзак уже завис в воздухе, но ступня противника оказалась захлестнутой петлей плечевой лямки. Оборванец качнулся и с воплем полетел вниз.