Двойной карамболь

Варнаков дернулся от ужаса. Книга упала с колен. Никаких рук не было. Он вскочил, заглянул за планшир — глупо было думать, что кто-то без каких-либо приспособлений может подняться на его балкон.

Приснилось. Костя вошел в квартиру, плотно прикрыв за собой дверь.

Перед тем как лечь спать, зачем-то проверил входную.

Уснуть он не смог до самого рассвета. Всю ночь в полубреду переживал одно и то же: как садится в автобус, потом подходит к первому перевалу, спускается в ущелье, и снова подъем. Представлял, как ставит палатку на морене, пьет чай. Вот надвигается перевал Дурной, который они так легко прошли с Алтаем. Он похож на старинные, обитые железом ворота… И все начинается снова: автобус, переход…

На работе участливо спрашивали: не заболел ли? Вид у Константина был неважнецкий. На вторую ночь все повторилось.

Правда, к утру, когда внизу на тополях зачирикали ранние птицы, удалось уснуть. На третью ночь, боясь бессонницы, Костя долго читал.

Раздался настойчивый звонок межгорода. Варнаков подумал, что звонит сестра. И вдруг услышал голос Лариски, чистый и громкий:

— Как живешь, Костик? Не женился?

— Нет! — с трудом соображая, ответил Варнаков.

— Хочешь, я к тебе заеду дня на три?

— Заезжай, а что случилось?

— Проездом. Хочу увидеть тебя. Мы ведь друзья, не так ли?

И все! Гудки разблокированного пространства. Впрочем, почему она звонит во втором часу ночи? Ах, да! Там вечер, и это Москва.

Костя никогда прежде не знал Ларису такой простой и доступной, какой она показалась ему в аэропорту.

— Костя, милый, что с тобой? Ты постарел лет на десять.

Ему показалось, что слеза чистой капелькой сверкнула в уголке ее глаза. И Варнаков подумал, радуясь: «Как здорово, что она приехала именно сейчас!» Он привез ее домой, где уже был накрыт стол.

— Я так устала, — вздохнула девушка после ужина. — Ляжем спать пораньше?!

— Да, конечно. Где тебе постелить?

— Старики не придут?

— Нет!

— Тогда ты меня больше не любишь? — шаловливо подмигнула она и положила голову ему на плечо: — Бедный, бедный Косточка, что с тобой произошло за этот год?

Варнакову стало хорошо и уютно. «Вот и все», — подумалось о кошмарах последних, изнурительных ночей. Он вдруг понял, что понастоящему в своей жизни желал только одну женщину — Ларису.

Поглаживая, она провела ладонями по его груди, по плечам, затем ее руки скользнули ему на спину. Это получилось у нее так непроизвольно, что в простых движениях Костя почувствовал чужой опыт, и неприязнь к этому чужому тупо шевельнулась в душе.

«Это ее личное дело», — осадил он себя, целуя податливые губы.

Случайно его рассеянный взгляд упал на подушку, где разметались ее волосы, и среди них, на белизне белья, показалась та самая рука: черная, в ссадинах.

Холодный пот прошиб Варнакова. Он вздрогнул.

— Костенька, что с тобой? — услышал далекий голос Ларисы, застонал, уткнулся лицом в то место, где только что была проклятая рука. Потом, рыча и всхлипывая, рассказал ей, что случилось после их последней встречи.

— Это пройдет, — погладила она его по щекам. Взяла его ладонь, положила себе на грудь и больно вывернула большой палец. В полутьме что-то зловещее мелькнуло в ее глазах. Или ему так показалось.

— Завтра ты сходишь к психиатру. Обещаешь? Сегодня я так устала. Все хорошо. Старики завтра не приедут?

— Нет!

— Спи! Все пройдет!

Варнаков сдержал слово, с утра отправился в поликлинику, но записался не к психиатру, а к сексопатологу.

Так мы встретились.

Рослый, широкоплечий, выглядевший старше своих лет, он сел у моего стола, поджав длинные ноги. Разговорить таких пациентов бывает трудно. Но это был мой шанс. Я готов был превратиться в змея, чтобы влезть в его душу, запертую на семь замков, и все-таки выведал то, чего ждал: Массив — Алтай — гибель! Нет, пациент не разочаровал меня.

Кажется, я даже вскочил из-за стола и забегал по тесному кабинету, чуть не опрокинув муляж.

— Галлюцинация исключается! — вскрикнул азартно. — При достаточном воображении можно принять какой-нибудь предмет за желаемое…

Варнаков молча поворачивал голову, следуя за мной взглядом, прижимал к столу длинные ноги.

— Озабоченность и даже отчаяние по поводу собственной жизни является духовной травмой, но не психическим заболеванием, — цитировал я кого-то. — А вот фиксация душевной жизни на патогенных травмах… Это серьезно!

И тут я заметил, что Варнаков бросает на меня странные взгляды.

Я сел, заставил себя сосредоточиться, и спокойно подвел итог своим догадкам:

— Случай, конечно, чрезвычайно интересный. И все-таки, чтобы избежать невроза, я думаю, вам придется сходить на Массив — это кратчайший путь к выздоровлению.

Лицо Варнакова густо покраснело. Он не шелохнулся, только раздраженно застучал носком туфли.

— Я не за советом к вам пришел, — проговорил жестко и членораздельно, — а за помощью.

— Ах, да! — вспомнил я и стукнул себя ладонью по лбу. — С этим проще всего. Когда уезжает ваша девушка?

— Послезавтра.

— Сегодня не обещаю, а завтра постараюсь достать лекарство…

Импортное, готовится из натуральных соков, дорогое, но гарантия стопроцентная.

— Мне надо сегодня! — упрямо проговорил Варнаков.