Двор чудес (сборник)

А дело было так. Шла я по улице Монморанси. Подле эзотерического магазинчика «Сферы музыки», притулившегося у дома алхимика Николая Фламеля – самого старого в Париже, – я увидела небольшую толпу. Перед магазином, прямо на улице в резном старинном кресле сидел, как на троне, седобородый старец. На старце была изрядно попахивающая нафталином и маскарадом мантия синего сукна, затканная золотыми звездочками, и тюрбан, увенчанный полумесяцем. На ладони «звездочета» я разглядела диковинный предмет: четырехгранную картонную пирамидку на деревянной ножке с подставкой из перемещающихся дощечек с какими-то цифрами и буквами, прорисованными от руки чернилами. Одна грань пирамидки была черной: «Сухо. Вечно. Много», читалось там. Три другие грани были белыми: «Светлое. Мгновенное. Обратное… Стоимость 15 евро», прочитала я из-за плеча мага.

Тот внезапно обернулся. Бегло взглянув на меня, молча протянул пирамидку мне.

– Что мне с ней делать? – спросила я, безропотно, как под гипнозом, выписывая чек.

Старец ничего не ответил – словно забыл о моем существовании. Так она у меня и заселилась – стояла без применения на книжной полке. Там, на полке, у меня полно диковинок – есть даже осколок Голгофы.

«Осколок ведает о целом…»

Осколок ведает о целом.О вечности вещает миг.И на клочке позеленелом —Два-три значка —Таблички, стелыТаят неведомый язык.

Веками позабытых книг…К. Сапгир

Как-то мой друг, московский художник Андрюша Р., ставший жителем Земли обетованной, в очередной раз решил заняться бизнесом – изготовлять сувениры для паломников из России. Андрюша уже много раз пробовал обогатиться. Сделал «тройничок», к примеру – три мерзавчика: один с водой из реки Иордан, набранной на Крещение (так значилось в рекламном буклете, опубликованном в телявивских «Вестях»). В другом было вино из Каны Галилейской (ITEM). В третьем было подлинное лампадное масло с могилы Николая Угодника (ITEM, ITEM). К сему продавались крестильные майки с молитвой, в которых предполагалось купаться в Иордане. Нынешний же проект был таков: отснять Иерусалимский храм, сделать набор открыток. А к открытке подвесить хрустальную капсулку в узорной серебряной оправе, которую изготовлял палестинский умелец. Там, внутри капсулки, хранился крошечный осколок Голгофы, отколотый от целого по блату.

Съемки назначили в полночь. В тот момент я, в очередной раз приехала к Андрюше на фотосессию в стольный град Иерусалим, и, само собой, увязалась за ним в храм.

Я ждала у Львиных ворот на заходе солнца. С Андрюшей явился фотограф, парень из местных в камуфляже и кипе.

– Сюда в кипе нельзя! – преградил нам дорогу служка.

– Как нельзя? Да я без кипы, как без головы! – заупрямился фотограф.

Нас все же пропустили. И – новое замешательство: под камуфляжной курткой у фотографа обнаружился «калашников»!

– Старик, ты что, о…ел? – зашипел Андрюша.

– Старичок, я без автомата, как без яиц! – заныл фотограф. Но автомат все-таки пришлось оставить в подсобке.

Был поздний час. Паломники разошлись. Непривычно пусто было в храме. Лишь на Голгофе стояла одна и пела столетняя сухая греческая монахиня в черном, да в углу две эфиопки в белых одеждах картинно, по-библейски, разместились на каменных мозаичных плитах пола.

Пригнувшись, я прошла в Кувуклию. Там странник в запыленной одежде, пришедший из необозримой временно-пространственной глубинки, распростерся перед камнем, прикрывающим Гроб Господень. Подняв лицо к потолку, странник молитвенно вздымал ввысь руки, доверху нагруженные какими-то образками, медальками, крестиками, четками – и немое ликование оглушительно звенело в нем!

Я вышла из Кувуклии. Было очень тихо. Вспыхивали на секунду сполохи фотоаппарата, после чего храм, казалось, еще глубже погружался в густеющий сумрак.

Выйдя из храма, я долго стояла у входа возле порфировой колонны, крест-накрест изрубленной мечами паладинов. В камне зияло отверстие. Считается, что несколько веков назад на Пасху армянская община, подкупив стражу, перекрыла в Кувуклию доступ православным в канун Святой Субботы, когда в полдень в храме нисходит благодатный Огонь. И тогда колонна у входа разверзлась, и из нее изошел Благодатный огонь.

Я приблизила ухо к отверстию, похожему на кричащий рот. Там, словно шум моря в раковине, неслышно плескалась мощная басовая нота – немыслимо низкий вселенский ультразвук.

Храм Господень пел.

…Никакого бизнеса у Андрюшки, конечно, не получилось. Не так давно он умер. Его похоронили у Иерусалимской стены, откуда виден весь Святой город. А осколок Голгофы добрался до Парижа. Красуется у меня на книжной полке – подле пирамидки Луллия.

Doctor Illuminatus