Двор Чудес

Женщина вошла в помещение, зажгла масляную лампу на потолке. Слабый свет пролился на каменные плиты, где лежали примерно двадцать тел. Терпкий запах ароматных трав ударил в нос.

Сестры милосердия приводили в порядок порванную одежду на мертвых, укладывали их в благопристойную позу, скрещивая им руки на груди – последняя дань уважения перед великим погружением в безвестный путь братской могилы.

Мое взволнованное сердце разрывалось между злостью на монахинь, которые способствовали процветанию кровопийц, и восхищением перед их заботой, которую они оказывали изгоям общества.

В конце концов, они такие же живые люди, состоящие из парадоксов, как и все мы… Большинство из тех, кто принял постриг, несомненно, несли добро на своем скромном жизненном пути, как покойная сестра Амаранта. Они – лучи человечности и доброты в этом мире, окаменевшем от злости и Тьмы, где правили вампиры…

– Посмотрите на их кожу, – прошептала я, подходя к трупам. – Серая, некротическая, потрескавшаяся, как кора…

– Яд упырей особенно ядовит, – объяснила сестра Вермильона. – Гангрена распространяется по всему телу. Мы лишь можем облегчить предсмертные страдания с помощью белой ивы.

И вновь на меня обрушились воспоминания. Мама, опытная травница, тоже использовала белую иву для лечения пациентов… и меня от мигреней.

Я почувствовала, как к голове прилила черная желчь, несущая меланхолию и боль. Разреженный воздух подвалов вдруг стал удушливым, а запах ароматных трав – слишком резким.

– Мне… мне нехорошо, – пролепетала я. – Давайте выйдем.

Эленаис, воспользовавшись моей слабостью, не преминула поиздеваться:

– Что такое, провинциалочка? Скучаешь по деревенскому воздуху? Ах, да ты совсем бледненькая!

– Все, что могли, мы выяснили. – Я прижалась к стене, задыхаясь. – Мы пришли сюда в надежде найти подсказки, вероятно, их нет. Нет выживших с Мон Парнаса, как нет свидетельств о существовании Дамы Двора Чудес.

Сурадж кивнул. Сестра Вермильона задула лампу на потолке и взяла фонарь, чтобы проводить нас к выходу.

– Правда и ложь, – заметила она.

– Простите? – не поняла я.

– Все раненые с горы Парнас скончались – это правда. А ложь в том, что свидетельства их не исчезли бесследно.

Сурадж, Эленаис и я обменялись недоуменными взглядами.

– Молодые люди, неужели вы думаете, что «Последний Путь» занимается только тем, чтобы подавать умирающим питье из белой ивы? – удивилась сестра Вермильона, стуча каблуками изношенных туфель по влажному полу. – Не менее важно сказать им доброе слово и сочувственно выслушать.

Монахиня печально улыбнулась. Несмотря на бесчисленные морщины, улыбка придала мягкую красоту ее чертам. Такая же сострадательная улыбка, смиренная перед лицом смерти, была и у моего отца, дежурившего возле больных до их последнего часа.

– Учебники истории хранят для потомков последние назидательные слова королевских особ. Однако последние слова обездоленных, нигде не записанные, для меня ценны больше. Потому что говорят о сути жизни. Это слова любви, обращенные к живым, и сожалений, что не провели с близкими больше времени.

Мысли старой монахини потрясли меня. Она жила в крипте, как Орфео в подвале: два одиноких существа, наполненных любовью больше, чем многие из нас, живущие среди людей.

Сестра «Последнего Пути» слушала слова умирающих, а отшельник «Гранд Экюри» песни ушедших. Их преданность и духовность глубоко тронули меня, наполнив глаза слезами. Я притворилась, что в них попала соринка. Не хотелось, чтобы мои сотоварищи видели, как я плачу.

– Вот так я и собрала свидетельства обездоленных жителей Мон Парнаса, – пробормотала монахиня, поднимаясь по лестнице. – С тех пор, как начались нападения Дамы Чудес, я слышала рассказы жертв. На прошлой неделе – из Мадлены, в прошлом месяце – из Кровавого Лазара и так далее. О, зачастую это просто бездумная логорея,[30] поскольку яд упыря вместе с другими органами поражает мозг… Однако в бреду некоторые образы всплывают с тревожной регулярностью. Жители разных частей Парижа, никогда в жизни не видевшие друг друга, на смертном одре описывают странно похожие видения.

– Какие? – спросила Эленаис, схватив монахиню за рукав. – Расскажите!

Сестра замерла, просверлив девушку взглядом. Этого было достаточно, чтобы оруженосец убрала руки.

– Они говорили о страшной, бледной звезде, которая восходит из недр земных. О гигантской луне, которая поднимается из бездны вслед за упырями.

– Оккультная луна глубин… – пробормотала я, вспомнив слова Экзили. – Богиня Эката, мать чудовищ, кошмаров и колдовства. Алхимический символ упырей.

Монахиня кивнула: