Двор и царствование Павла I. Портреты, воспоминания

По приезде графа в Италию, он, к его удивлению, был завален претензиями, которых он при всем своем усердии не мог удовлетворить. Они были вызваны знаменитою княгинею Екатериною Дашковой, автором «записок». Под статьей «Дашкова», оказавшейся между бумагами графа Федора, мы читаем: «Как только она ступила на итальянскую землю, она стала предлагать свое покровительство художникам. Эти бедняки повсюду отдавали ей все то, что она собирала именем императрицы. Все эти вещи были погружены в Ливорно на корабль, отходящий в С.-Петербург. Все рассыпались в похвалах по поводу великодушия Екатерины и ее знаменитой подруги, а головы были полны ожиданием с Севера знаков благоволения. Но княгиня исчезла, время протекало и ничего не было слышно. Мраморные изваяния, вазы и камеи были в порядке сложены на берегах Невы. Оттуда эти вещи были перевезены в Москву; потом от княгини перешли к ее наследникам, как приобретенные законным путем. Жалобы умолкли, поток революций прошел по Италии, как и по другим местам, и я один, может быть, сохранил воспоминания об этой несправедливости».

Молодой дипломат совершил свой въезд в Неаполь в момент всеобщего кризиса. Во Франции царствовал террор, и магический звук трех слов: свобода, равенство и братство уже распространился по соседним странам; в Италии глухой ропот народных страстей приводил в ужас королевскую чету на подгнившем троне Обеих Сицилий. Сотрясения земли, в связи с необычайной деятельностью Везувия[131]

, предвещали как будто политический переворот, который мог уничтожить весь установившийся издревле порядок. К тому же, слабость короля, вспыльчивый характер королевы Каролины и всемогущество авантюриста Актона значительно ухудшали политическое положение этой страны «лаззарони».

Поэтому дипломатам, аккредитованным при этом Дворе, следовало соблюдать величайшую осторожность, что для дипломата значит настоящее или притворное равнодушие ко всем внутренним делам той страны, где он имеет свое пребывание — насколько эти дела не затрагивают интересов его собственной страны.

Таково именно было поведение предместника Головкина в Неаполе. Несмотря на свои странности, граф Скавронский[132]

был на очень хорошем счету у правителей Обеих Сицилий и заведовал там с 1785 г. по 1793 г. делами русского посольства без малейших неприятностей.

По-видимому, приемы, избранные графом Головкиным, во многом отличались от приемов его раздушенного предместника, так интересно описанного Горани.

Молодой, честолюбивый и ветреный, он вмешивался во все, высказывал свое мнение и становился на ту или на другую сторону во внутренних раздорах правительства с неаполитанским народом[133]

; к довершению своей неосторожности, «Он, — говорит Николай Шатлэн, — позволил себе во время одной увеселительной экскурсии пропеть куплеты, сочиненные им самим, в которых дочь Марии Терезии была серьезно задета. Эти куплеты были тем более недопустимы, что они, в сущности, соответствовали истине»[134]. К сожалению, мы не могли достать копии этих несчастных стихов, погубивших карьеру графа Федора.

Последствия этой неосторожности не заставили себя ждать. Граф Федор тотчас же был отозван своим правительством. Следы этого события находятся в переписке Екатерины II с Гриммом: «Головкина отозвали, потому что он осмелился наговорить неаполитанской королеве тысячу дерзостей и после того, как он это сделал, он имел еще неосторожность сообщить мне подробности о том в длинном письме»[135]

.

В дипломатическом мире это дело хотя и произвело некоторый шум, но историки, наиболее серьезно занимавшиеся этой эпохой, Каллетта и граф Григорий Орлов, о нем не упоминают. По-видимому, этот инцидент был скоро забыт. Граф Ростопчин пишет по этому поводу графу С. Р. Воронцову от 8/9 дек. 1795 г.:[136] «Вследствие нескольких жалоб неаполитанского Двора на нашего посланника и его лживых донесений, императрица приказала отозвать несчастного Головкина, и теперь кандидаты домогаются этого прелестного места». А граф С. Р. Воронцов пишет графу Андрею Разумовскому из Лондона от 9/20 мая 1796 г.[137]: «Если вам что-нибудь известно о знаменитом Головкине и о месте его пребывания, сообщите мне о том, ради Бога».