Двор халифов

Наследование трона халифа в 785 году сыном Махди Хади стало последней услугой династии, которой Раби так верно служил; в тот же год управляющий умер своей смертью. Его сын Фадл унаследовал статус отца при дворе. Говорят, что Хади назначил его управляющим, потому что Фадл умудрился найти игривого поэта ибн Джами, которого Махди изгнал за дурное влияние, и вновь привез его ко двору^{71}. Гарун доверил ему распоряжаться своей личной печатью^{72} — хотя похоже, что Фадл всс-таки не занимал поста управляющего до 795 года^{73}

. Как и отец до него, он был одним из самых могущественных людей при дворе и мог контролировать доступ к халифу; тому, кто хотел получить аудиенцию у Гаруна, приходилось иметь дело с Фадлом ибн Раби^{74}. Если Гарун хотел, чтобы кого-либо привели к нему тайком или желал организовать кому-нибудь проверку на верность, он мог быть уверен, что Фадл выполнит эту работу^{75}. Управляющий был также тюремщиком для высокопоставленных заключенных^{76}

. Во многих историях о дворе Гаруна он появляется как антитеза Бармакидам. Как и отец, Фалл имел репутацию тупоголового, практичного и прозаическою администратора, хотя сеть сведения, что он «немного» писал стихи^{77} — впрочем, стихи в то время писали почти все. Как и отец, он был по-собачьи предан династии и присутствовал при смерти Гаруна в 809 году — так же, как его отец присутствовал при смерти Мансура^{78}.

При дворе крутилось огромное количество более неопределенных фигур, которые играли в происходящих событиях роли, похожие на роли Розенкранца и Гильденстерна, часто появляясь в критические моменты, но никогда не занимая центр сцены на продолжительное время. Мы уже сталкивались с Саламом аль-Абрашем, когда тот был молодым слугой, ожидавшим возвращения Мансура с публичной аудиенции. Говорят, он был евнухом, и это давало ему возможность посещать те уголки дворца и домашних покоев, которые были запретны для мужчин^{79}

. В то же время статус его пола не запрещал ему выступать в публичной сфере. Будучи взрослым, он получил назначение организовывать заседания мазалши^{80} — учреждения, куда народ мог приносить халифу жалобы на плохое управление, — и наверняка помогал отдельным просителям. Он был товарищем Махди по попойкам, и халиф приказывал ему пороть поэтов, которыми был недоволен^{81}.

Как у многих придворных, карьера Салама аль-Абраша имела свои провалы. Став халифом, Гарун арестовал его — вероятно, потому, что тот был близок с его умершим братом Хади; но к 803 году Салам определенно вновь завоевал доверие халифа и был назначен управлять домом и имуществом Яхьи Бармакида после того, как семья того потеряла благоволение. К моменту его приезда занавесы уже были сняты, и добро собрано для вывоза, а Яхья печально наблюдал за этим пришествием конца^{82}

.

В хрониках того времени Салам появляется то тут, то там, но постоянно в качестве актера на ролях не выше статиста. Вне прелестного круга придворной жизни все выглядело совсем иначе^{83}. Когда нищий поэт ибн Джами прибыл в Багдад без гроша и без знакомств, он направился в одну из мечетей. Там, усталый и голодный, он сидел, наблюдая, как верующие расходятся по томам. Наконец остался всего один человек, продолжавший молиться. Позади него толпилась свита слуг и рабов, терпеливо дожидающихся, пока он закончит. Мужчина дочитал молитву, а когда выпрямился, то заметил ибн Джами и начал расспрашивать его, кто он и откуда пришел. Случайного знакомого пригласили по дворец, и ибн Джами со временем поднялся до славы и богатства. Человек со свитой оказался не кем иным, как Саламом аль-Абрашем. Для поэта, только начинающего пробиваться, он был образцом богатства и власти, недосягаемым по положению для всех, с кем поэт встречался раньше. Хотя Салам начал жизнь рабом, теперь у него была собственная свита; один из его поваров, Птах, позднее, во времена халифа Мутасима, стал знаменитым военачальником^{84}. Более того, Салам сделался человеком, который мог организовать жизненно необходимую встречу, мог открыть дверь, ведущую к славе и богатству.

Салам имел еще одну, чрезвычайно неожиданную черту характера. Пишут, что он одним из первых перевел греческие научные тексты на арабский язык — может быть, под руководством семьи Бармакидов. Это позволяет предположить, что сам он происходил из греков, и мальчика захватили во время одной из приграничных войн между мусульманами и Византией^{85}.