Двор халифов

Должно быть, халиф уверился, что его план оказался удачным, нагому что двумя годами позже, в 782 году, Гарун снова был назначен возглавлять поход^{132} — на этот раз и более крупный, и более претенциозный. Чтобы добиться успеха рискованного предприятия, не пожалели никаких расходов. Почти 200 000 золотых динаров и 21 миллион серебряных дирхемов было выделено на жалование и поставки. Поход запланировали многолюдным — говорят, в нем участвовало более 100 000 солдат; планировалось пройти вглубь Византии гораздо дальше, чем при обычном ежегодном рейде.

Согласно арабским источникам, кампания оказалась успешной. Один из придворных поэтов написал стихи, в которых достаточно вольно излагалось, как Гарун окружил греков в Константинополе «пронзающими копьями, пока стены не оделись позором, и не вышли его принцы, предлагая дань»^{133}

. Византийская армия действительно была разбита, и войско мусульман вышло к Босфору. Императрица Ирина была вынуждена запросить мира. Был заключен трехгодичный договор, и Ирина согласилась платить ежегодную дань в размере 70 000—90 000 динаров — которая, конечно, и близко не покрывала денег, вложенных халифом в эту экспедицию. Она также согласилась сделать рынки доступными для мусульман, возвращающихся домой. Это указывает на действительную слабость позиции арабов: вторгнешься с малой армией — можешь потерпеть поражение; вторгнешься с большой — войско окажется не в состоянии прокормить себя в пустынных степях центральной Анатолии.

Гаруну повезло вернуться живым самому и вывести свою армию без больших потерь. Дома вся экспедиция была представлена как победа — было сообщено, что византийцы понесли необычайно большие потери, захвачено пять тысяч пленных и двадцать тысяч лошадей. Добыча была столь велика, что животных, кольчуги и мечи продавали в лагере по необычайно низким ценам. С другой стороны, никаких значимых твердынь взято не было, никакие земли не были присоединены к территории халифата. Арабские сообщения демонстрируют усилия придать положительную оценку походу, успех которого был весьма сомнительным.

Похоже, что именно после этой кампании Махди собрал клятвы верности Гаруну как безоговорочному наследнику после его брата Хади. В это же время принц получил имя Рашид^{134}

. К концу правления отца Гарун был назначен наместником всего запада, от Анбара западнее Багдада и до Туниса, над которым халифы Аббасиды все еще сохраняли контроль. Он отвечал за управление этим огромным районом, хотя в действительности всю работу выполнял его наставник Яхья Бармакид^{135}.

При дворе неизбежно пошли различные слухи, но они привели лишь к тому, что Махди решил заменить Хади младшим братом^{136}

, однако народу решение объявлено не было.

Братья выросли совершенно разными людьми. Хади был высоким, белокожим и красивым человеком за исключением одного — у него была заячья губа, а это означало, что его рот часто был открыт. Когда он был маленьким, его иногда дразнили «Муса-Закрой-Рот»^{137}, и юноша, должно быть, мучился этим унижением. Во всем остальном он был сильным, энергичным и тренированным человеком: когда Хади услышал о смерти отца, то за двадцать дней проделал путь до Багдада от Джурджана возле юго-восточного берега Каспийского моря, где он возглавлял войска^{138}

. Похоже, он пользовался популярностью среди военных, но имел мало времени для интеллектуальных занятий. К тому же у него был вздорный нрав, и его непредсказуемые взрывы гнева были источником постоянного напряжения для придворных. Его отношение к младшему брату то и дело металось от демонстративного обожания и уважения до дикой ненависти.

Если мы можем в чем-то быть безоговорочно уверены относительно Гаруна, так это в том, что мать его обожала. Мы не знаем, почему так получилось — может быть, из-за красивой внешности, спокойного характера и застенчивости, тем более по контрасту с грубостью брата. Заявление Гаруна о том, что он скорее предпочтет вести частную жизнь с женой Зубейдой, нежели страдать от напряжения и тревог в статусе наследника Хади, согласуется с другими имеющимися у нас свидетельствами о его характере. Образ ребячливого принца, над которым смеялись, когда он изображал из себя солдата, подтверждают и другие свидетельства. Придворный врач Джибрил ибн Бухтишу однажды заметил, что Гарун был самым застенчивым из всех халифов, каких он знал — он избегал смотреть человеку в глаза, что говорило об отсутствии уверенности в себе^{139}. Его правление как халифа отмечено растущей изоляцией жизни двора от общества. Нет свидетельств того, что он проповедовал народу в мечети Багдада, а все свидетельства о его отношении к религии показывают человека, скорее склонного к молитве в одиночестве в дворцовой молельне в темный час перед рассветом. Может быть, именно из-за глубоко сидящего в нем чувства неуверенности в связи с вечной опорой на Бармакидов и последовало такое резкое и жестокое их уничтожение.