Двор. Книга 1

Пока Ляля делала свое дело, Клава Ивановна вспомнила старика Киселиса, как он просился пожить хотя бы еще год, полгода, чтобы голосовать вместе со всеми на выборах и объяснить людям, которые не умеют ценить светлые дни.

— Ой, Ляля, — Клава Ивановна покачала головой, — когда приняли решение переписать на тебя ордер Киселиса, разве кто-нибудь мог подозревать!

— Мамочка Малая, — Ляля часто-часто замигала, — честное октябренское, я буду хорошая.

До самого ухода Клавы Ивановны у Ляли было хорошее настроение, а на прощание вдруг испортилось, и она сказала, что никогда не вернется во двор, так ее опозорили.

— Орлова, — ласково обратилась мадам Малая, — когда тебе идут навстречу, не надо требовать еще — радуйся, сколько дают. У людей есть терпение, но терпение может лопнуть.

Из больницы мадам Малая поехала прямо на фабрику к Дегтярю. Иона Овсеич сидел у себя в партбюро и обсуждал производственный вопрос с другими членами партии: до конца месяца оставалась одна декада, а план выполнили на сорок процентов, целиком по вине поставщиков — резинового и кожевенного заводов, — которые продолжали тормозить отправку сырья.

Клава Ивановна открыла дверь и остановилась у порога. Иона Овсеич посмотрел на нее чужими глазами и сказал:

— Гражданка, просим закрыть дверь.

Мадам Малая сделала шаг вперед, чтобы ее хорошо было видно и не принимали за постороннюю, но Дегтярь повторил еще громче:

— Гражданка, закройте дверь!

Минут через пять в коридор вышел человек, предложил мадам Малой посидеть на скамье, дал свежую газету, вынул из нагрудного кармана пачку «Авто» и закурил.

— Подождите, — обратилась Клава Ивановна, — я вас где-то видела.

Человек улыбнулся и напомнил, что они встречались в Сталинском райкоме. Да, сказала Клава Ивановна, теперь она тоже узнает, товарищ из райкома докурил свою папиросу, попросил извинения и вернулся в кабинет, где обсуждали производственный вопрос.

Клава Ивановна сидела на скамье час или больше, прочитала в газете все интересные места и уже начала дремать, когда в кабинете поднялся шум и открылась дверь. Дегтярь появился последний, люди уже разошлись, и Клава Ивановна громко, на весь коридор, удивилась, что товарищ из Сталинского райкома, который видел ее один раз в жизни, сразу узнал, а человек, с которым она двадцать лет живет в одном доме, делает перед другими вид, что Малая — это какая-то посторонняя и должна закрыть дверь с той стороны.

Иона Овсеич внимательно выслушал, пригласил в кабинет и здесь ответил со всей прямотой, что пора бросить свои провинциальные штуки с Молдаванки, где переговариваются через мостовую на «ты», а надо ясно понять, что можно, где можно и когда можно. Жизнь не стоит на одном месте, жизнь идет вперед.

Клава Ивановна опять привела пример с товарищем из райкома, но Иона Овсеич категорически отклонил: у себя в райкоме он тоже не будет держать дверь нараспашку. Нет, цеплялась за свое Клава Ивановна, какой бы ни был важный начальник, с людьми он должен быть всегда простой и доступный. Как Ленин. Как Сталин.

— Малая, — рассердился Иона Овсеич, — возьми товарища Сталина, доклад на пленуме ЦК в марте тридцать седьмого года, и там ты найдешь полный ответ на свои вопросы: в нашей партии есть свой генералитет, свое партийное офицерство и свое партийное унтер-офицерство. Это, конечно, не в старом смысле, как было до революции, но каждый должен знать свое место, и давай не будем пороть отсебятину. Короче, зачем ты пришла?

— Я пришла, чтобы ты зря не волновался: нашлась Орлова.

— Ясно, — перебил Иона Овсеич, — получилось, как предвидел Дегтярь: эта бикса лежит в больнице, ей делают клизму от люминала, а старая дура Малая бегает по моргам.

— Она порезала себе вены, — сказала Клава Ивановна. — Это счастливый случай, что она осталась живая.

— Не будем гадать, — сказал Иона Овсеич. — Когда человек в самом деле хочет, промаха не будет.

— Она клянется, что больше не повторится, — Клава Ивановна покачала головой. — Это был первый и последний раз.

— Поживем — увидим, — сказал товарищ Дегтярь. — Когда она собирается домой?

— Она говорит, что во двор не вернется, так ее опозорили.

— О! — усмехнулся Иона Овсеич. — Начинается шантаж и вымогательство. Пусть не рассчитывает: просить прощения и становиться на колени не будем. Наоборот, дадим этому должную оценку.

— А психическая травма? — нахмурилась Клава Ивановна. — Хирург говорит, у нее сильная психическая травма.

— Дело хирурга, — сказал Иона Овсеич, — зашивать вены, а здесь мы сами — доктора. Клава Ивановна громко вздохнула:

— Овсеич, я прошу тебя: пусть наш Ланда зайдет к Ляле в больницу, ей будет приятно.

— Малая, — повысил голос Иона Овсеич, — не разводи мне богадельню! Люди всегда готовы спекулировать на своей беде, тем более мнимой.

Пророчество Дегтяря сбылось буквально на следующий день, когда Ляля прямо и открыто потребовала, чтобы ей дали жилплощадь в другом доме.