Двор. Книга 2

До одиннадцати вечера Катерина еще трижды наведывалась к Ионе Овсеичу, звонила не переставая, как на пожар, напоследок специально вышла за ворота, чтобы проверить с улицы, горит ли в окнах свет, и возвращалась ни с чем. На другой день она несколько раз пыталась связаться по телефону, но результат был тот же: то вообще не поднимали трубку, то отвечал какой-то женский голос, Катерину в конце концов запомнили и на повышенных нотах объяснили, что товарищ Дегтярь очень занят и неизвестно, когда освободится, а если что-нибудь срочное, можно передать. Катерина сказала, да, срочное, и со злостью повесила трубку.

На третий день удалось, наконец, застать Иону Овсеича дома, Катерина по-прежнему вся клокотала, однако не успели начать разговор, как явилась новая троица: майор Бирюк, Ляля и Тося. Хозяин принял гостей радушно, извинился, что не успел приготовить угощение, и тут же высказал догадку: видимо, все по одному вопросу — насчет комнаты Граника.

Майор Бирюк удивился: «Дегтярь — ты настоящий Вольф Мессинг!» — хозяин не возражал и, в свою очередь, тоже обратился к гостям с шуткой: будем выбирать рабочий президиум или пустим на самотек?

Ляля и Тося промолчали, а Катерина грубо ответила: кому охота скалить зубы, пусть скалит, а ей не до шуток. Товарищ Дегтярь нахмурился, хотел, видимо, одернуть, но Катерина опередила, сломя голову первая бросилась в огонь и крикнула:

— Как не стыдно обманывать!

Гости немного растерялись, по лицам было видно, что чувствуют неловкость, особенно Андрей Петрович, один товарищ Дегтярь держался по-прежнему и спокойно спросил:

— Обманывать? Кого обманывать?

— Меня обманывать, — еще громче закричала Катерина, — их обманывать, всех на свете обманывать!

— Катерина Чеперуха, — немного повысил голос товарищ Дегтярь, — я могу тебя выгнать, я могу вызвать милицию, и они втроем будут свидетелями, но я хочу показать тебе публично, при людях, что ты нахально лжешь!

— Я лгу? — Катерина прижала руки к груди. — Я лгу?

— Да, — повторил Иона Овсеич, — ты лжешь, и я требую, чтобы сейчас, в присутствии этих людей, среди которых один офицер Красной Армии, Герой Советского Союза, ты напомнила, что говорила насчет квартиры покойного Граника Катерина Чеперуха и что говорил Дегтярь.

Катерина смотрела во все глаза, как будто не узнает и пытается вспомнить, два или три раза глотнула слюну, на лице выступала гримаса боли, и, наконец, ответила: Дегтярь сказал, что пойдет в Сталинский райисполком и будет говорить.

— Дальше, — подстегнул Иона Овсеич.

— Я спросила: вы обещаете?

— Дальше.

— И сказала: я верю.

— Что ответил на это Дегтярь?

Катерина задумалась, прикусила мизинец зубами, опять выступила гримаса боли, но вдруг лицо просветлело, и она воскликнула:

— Вспомнила! А своему свекру, сказали вы, укороти немного язычок, а то теряет иногда меру.

— Ты не хитри, — рассердился Иона Овсеич, — и отвечай по существу, а то у тебя получается: в огороде бузина — в Киеве дядька!

— Это вы хитрите! — чуть не заплакала Катерина. — Я сказала «верю», и вы мне ответили: а своему свекру…

— Хватит, — перебил Иона Овсеич. — А теперь я спрошу: кто подъезжал к Дегтярю со всех сторон, называл родным отцом и заступником, кто бил себя кулаком в грудь за то, что в свое время обидел нашего дорогого Иону Овсеича! Но мало того, стакан сахару на стакан воды тебе показалось недостаточно, и тогда в ход пошел весь кулек: не могу представить себе, чтобы мир остался без товарища Дегтяря, такие люди должны жить по сто лет!

Катерина сидела бледная как полотно, каждому было ясно, что Иона Овсеич не прибавил ни одного слова, у Андрея Петровича на переносице собрались морщинки, несколько раз рука тщательно разглаживала скатерть, хотя никакой надобности не было.

— Фу! — воскликнул Иона Овсеич. — Какой срам: опуститься до такой степени, чтобы полностью забыть собственное «я» и кадить обыкновенному человеку, своему соседу, словно какой-то бог Саваоф!

— На небеси, — прошептала Ляля.

— Если бы! — Иона Овсеич закрутил пальцем в воздухе. — А то здесь, во дворе.

Некоторое время сидели молча, у Катерины все мысли вылетели из головы, осталась одна-единственная: надо было взять топор, снести перегородку, забить дверь, которую Ефим переделал из окна, и пусть бы теперь побегали за ней, а она бы им показала. Катерина прижала ладонь к щеке, как будто разболелись зубы, вырвался тяжелый стон, товарищ Дегтярь воскликнул:

— Вот, вот о чем жалеет Катерина Чеперуха: она могла цапнуть у государства и так постыдно прозевала!

Андрей Петрович заступился, сказал, наоборот, она переживает, что все так получилось, но Катерина сама опровергла: нет, она дура, набитая дура, которая понадеялась и поверила, что кто-то сделает за нее. Но это ей хороший урок, и она запомнит на всю жизнь.

— Правильно, — подхватил Иона Овсеич, — а каменщик Федор Пушкарь, у которого жена и двое детей, пусть до скончания века сидит в общежитии среди ремесленников из семилетки, зато Чеперуха имела бы свой танцкласс и гимнастическую залу!

— Действительно, — усмехнулась Ляля, накрашенные губы вытянулись в полоску, — даже дико слышать.