Двор. Книга 2

— Твоя правда, Степан, — горько улыбнулся товарищ Дегтярь, — но, как говорится, так было — так больше не будет! Народ — хозяин в своем доме, и всякому терпению приходит конец. Сегодня мы собрались на свой воскресник, который лишь маленькая частица, незаметный винтик в общесоюзном плане преобразования природы. Сто двадцать тысяч га государственных лесополос плюс шесть миллионов га совхозно-колхозных лесополос, плюс тридцать миллиардов штук лесопосадочного материала — такова картина по стране!

Клава Ивановна и Степа Хомицкий ударили в ладони, за ними товарищ Дегтярь и все остальные. Лизочка Граник и Лесик Бирюк со своей сестричкой Зиной закричали громкое пионерское ура, маленькие Гриша и Миша, которые до этого крепко держались за юбки мамы Кати и бабы Оли, тоже закричали ура и вдруг побежали наперегонки вокруг двора.

Люди на минуточку забыли, для чего они здесь собрались, сами увлеклись и стали подстрекать детей, чтобы перегнали один другого. Лесик, Зина и Лизочка сделали вид, будто хотят поймать мальчиков, но на самом деле успели обежать двор три раза, пока взрослые не остановили.

— Дорогие наши мамы, — низко поклонился Иона Овсеич, — спасибо вам за таких детей: как говорится, лиха беда начало. А теперь, товарищи, за работу!

Дворничка Лебедева принесла ведро известки, новый квач и отдала прямо в руки товарищу Дегтярю. Первый круг, где будут садить дерево, Иона Овсеич нарисовал сам, но сразу были видно, что квач держала не рука художника, и попросили Ефима Граника.

— Ефим Лазаревич, — обратился товарищ Дегтярь, — народ хочет вернуть тебе свое доверие. Справишься или маловато силенок? Если маловато, поможем.

Люди понимали, что товарищ Дегтярь шутит, но лицо было такое серьезное, что сам Ефим немножко смутился и просил один-два круга на пробу. Можно было не сомневаться, что получится хорошо, на деле же получилось еще лучше, точнее чем циркулем, Иона Овсеич засмеялся и сказал:

— Я нарочно хотел испытать тебя, а ты сразу повесил нос. Надо больше верить в свои творческие силы, особенно, когда рядом столько друзей.

Граник ответил, что он целиком верит в свои творческие силы, пока работает наедине и никто не мешает, а когда говорят под руку, он всегда немножко теряется.

— Товарищи, — весело нахмурился Иона Овсеич, — получается, наш художник боится коллектива и критики, а мы считаем наоборот, что коллектив и критика помогают художнику. Кто же из нас прав?

Степа Хомицкий откликнулся раньше всех: не надо задавать людям вопросы, на которые давно есть ответ, иначе могут передумать.

— Степан, — погрозил пальцем Иона Овсеич, — с подобными мыслями ты можешь остаться один, в полной изоляции.

Когда закончили разметку и ломами стали подымать гранитные плиты, чтобы освободить место для деревьев, во двор заехал Иона Чеперуха с таким шумом, как будто за ним тянулся обоз на тысячу подвод. Он привез дюжину саженцев, в том числе два абрикоса. Кроме того, он привез привет от Ани Котляр, которая стояла возле тюрьмы на Люстдорфской дороге и держала передачу для своего Иосифа. Когда заберут передачу, она сразу вернется домой и просит, чтобы воскресник без нее не начинали.

Ефим Граник засмеялся, как дурачок, уронил квач в ведро и забрызгал известкой всех, кто стоял рядом.

— Чеперуха, — рассердился Иона Овсеич, — ты уже успел выпить спозаранку, а люди ждут и тратят даром свое золотое время!

— Спозаранку! — возмутился Чеперуха. — Когда я сделал остановку на Привозе, солнце уже перешло на Овидиопольский шлях, и колхозники уговаривали меня, как родного батьку, чтобы я помог им подбросить корзины с вокзала. А я отвечал: «Дорогие дети, дорогие сукины сыны, у меня сегодня большой день в жизни — воскресник по благоустройству собственного двора, и руководит лично товарищ Дегтярь». А эти темные люди даже не слышали про товарища Дегтяря.

— Чеперуха, — Иона Овсеич заметно побледнел, — перестань болтать!

— Овсеич, — закричал старый Чеперуха, — ты думаешь, я им смолчал? Нет! Я сказал им: «Сукины сыны, поезжайте на Соловки, найдите куркулей, которые пили кровь из вашего батьки, они вам втолкуют, кто такой товарищ Дегтярь!»

Люди с интересом смотрели на старого Чеперуху, который совсем разошелся и потерял всякое чувство меры, а Марина Бирюк нарочно еще подзуживала его и сама смеялась, как ненормальная.

— Товарищ Бирюк, — в конце концов вынужден был одернуть Иона Овсеич, — объясните нам, что вам здесь так смешно, и мы будем смеяться вместе с вами!

Марина Бирюк пожала плечами и ответила, что сама не знает, откуда на нее напал такой смех, и засмеялась еще сильнее. Другие, в том числе Клава Ивановна, тоже стали трястись, как в кукольном театре, вроде одновременно дергали за веревочку. Одна Дина Варгафтик осталась в стороне и сказала про Марину, что та ржет, как глупая кобыла на жеребца.

Марина пропустила эти слова мимо ушей, а старый Чеперуха обиделся и потребовал, чтобы Дина уточнила, кто здесь жеребец, ибо Мальчик уже давно мерин, или, говоря по-медицинскому, кастрированный.