Двор Шипов и Роз

Металл со стонами царапал гладкие каменные стены комнаты, а шепотки фэйри становились всё более возбуждёнными. Мне показалось, что я видела ухмылку старшего брата Люсьена сквозь дыры в решетке. Жарко — так невыносимо жарко.

Будет больно — шипы большие и довольно тупые. Они не пронзят быстро. Им потребуется некоторое время и сила, чтобы вонзиться в тело. Пот стекал по шее и спине, пока я пялилась на буквы и на I, II и III, от которых каким-то образом теперь зависела моя жизнь. Два варианта меня прикончат, один остановит решетку.

«Три… кузни… кузнеца… кузнечика…»

Решетка не останавливалась, и расстояние от моей головы и до первого из тех шипов было уже меньше моего роста. Клянусь, жар пожирает воздух из ямы.

«…под… пыр… пырг… пирг… вэли… вали… подпрыгивали…»

Я должна попрощаться с Тамлином. Сейчас. Моя жизнь подошла к концу — это мои последние мгновения, это они, последние несколько вдохов моего тела, последние удары моего сердца.

— Просто выбери любой!

 — крикнул Люсьен, и кто-то в толпе разразился хохотом — без сомнений, громче всех смеялись его братья.

Я протянула руку к рычагам и уставилась на три цифры сквозь мои дрожащие, татуированные пальцы.

I, II, III.

Я не видела в них никакой разницы между жизнью и смертью. Шанс спастись у меня есть, но…

Два. Двойка счастливое число, потому что она как Тамлин и я — нас только двое. Единица наверняка несчастливая, потому что единица как Амаранта или Аттор — существа одиночки. Единица — подлая цифра, а тройка — это слишком — это как три сестры, ютившиеся в крошечном домишке, ненавидящие друг друга, пока не подавились ненавистью, пока она их не отравила.

Двойка. Это двойка. Я поверю в Котёл и Судьбу с фанатичным счастьем и радостью, если они обо мне позаботятся. Я верю в двойку. Два.

Я потянулась ко второму рычагу, но ослепляющая боль сковала мою руку прежде, чем я успела коснуться камня. Я зашипела, отдёрнув руку. Я посмотрела на ладонь и увидела узкую татуировку глаза. Глаз прищурился. У меня галлюцинации.

Решетка уже почти закрывала надписи, едва ли хотя бы в шести футах над моей головой. Я не могу дышать, не могу думать. Слишком много жара, ещё и металл шипит слишком близко от моих ушей.

Я снова потянулась к среднему рычагу, но боль парализовала пальцы.

Глаз на ладони вернулся к своему обычному состоянию. Я протянула руку к первому рычагу. Снова боль.

Я потянулась к третьему рычагу. Ничего. Мои пальцы беспрепятственно коснулись камня, я подняла голову вверх, чтобы увидеть решетку уже менее чем в четырёх футах от меня. И сквозь неё я заметила мерцающий фиолетовый взгляд.

Я потянулась к первому рычагу. Боль. Но когда я тянулась к третьему…

На лице Рисанда оставалась маска беспросветной скуки. Пот стекал по лбу и жег глаза. Я могу только поверить ему; я могу только снова сдаться, вынужденная уступить собственной беспомощности.

Шипы были чудовищно близко. Если я подниму руку над головой, кожа сгорит.

— Фейра, пожалуйста! — простонал Люсьен.

Меня трясло так сильно, что я едва могла стоять. Жар шипов давил на меня.

Каменный рычаг был как кусок льда в руке.

Я закрыла глаза, не в силах смотреть на Тамлина, я готовилась к удару и агонии. И потянула за третий рычаг.

Тишина.

Пульсирующий жар ближе не подбирался. Затем — вздох. Люсьен.

Открыв глаза, я увидела свои татуированные пальцы, вцепившиеся в рычаг до побелевших под чернилами костяшек. Шипы зависли в считанных дюймах от моей головы.

Неподвижные — остановленные.

Я победила — я…

Решетка заскрипела, поднимаясь к потолку, в комнату хлынул прохладный воздух. Я жадно глотала его судорожными вдохами.

Люсьен бормотал какую-то молитву, снова и снова целуя землю. Пол подо мной дрогнул, и мне пришлось отпустить рычаг, спасший мне жизнь, меня снова возвращали в грот. Колени подгибались.

Я не умею читать и это только что меня чуть не убило. Я даже не выиграла честно. Я опустилась на колени, позволяя платформе поднимать меня, и закрыла лицо трясущимися руками.

Слёзы опалили глаза за мгновение до прострелившей левую руку боли. Я не смогу пройти третье испытание. Я никогда не освобожу ни Тамлина, ни его народ. Боль снова пронзила мои кости и сквозь нарастающую истерику я услышала слова в своей голове и замерла.

«Не дай ей увидеть твои слёзы».

«Опусти руки и поднимись».

Не могу. Не могу пошевелиться.

«Встань. Не позволяй ей увидеть тебя сломленной, не дари ей такой радости».

Колени и позвоночник — не по моей воле — вынудили меня подняться, и когда платформа наконец остановилась, я смотрела на Амаранту и слёз в моих глазах не было.

«Хорошо» — сказал Рисанд. — «Не отводи глаз. Никаких слёз — подожди, пока не вернёшься обратно в свою камеру».