Дворец иллюзий

Часть меня кричала тоже, но не издавая ни единого звука. Почему это случилось со мной теперь, после всех моих страданий, когда я уже думала, что мои беды наконец закончились? Но в глубине души я понимала: та, которая посеяла месть, должна теперь пожинать ее кровавые плоды. Разве ты не приложила руку к превращению Ашватхамы в монстра, каким он стал сегодня? Но в то же время я отказывалась верить в то, что видела, чего касалась. Я ждала, что все исчезнет — так, как исчезают обрывки сновидений по утрам. Когда же этого не произошло, мой разум отделился от тела и улетел. Я снова была девочкой в Кампилии, за занавеской шепотом подсказывая Дхри слова из его уроков, которые он не мог вспомнить. Позже, на нашей уединенной террасе, я заслушиваюсь его словами, когда он объясняет мне правила справедливой войны. Я смотрю, как Сикханди идет ко мне по мраморному полу моей комнаты; я слушаю, как он рассказывает мне о страданиях в своей прошлой жизни, когда он был Амбой. У наших ворот я держу его мозолистые руки и умоляю не покидать нас. Повзрослев, я бегу за моими детьми в садах Дворца иллюзий, браня их за какие-то детские шалости, а они уворачиваются, смеясь. Один из них срывает цветок апараджиты и прикалывает его мне к волосам. Я ловлю его на руки. Я никогда и ни за что не отпущу ни одного из них.

Но флейта звала и звала меня, нежно, но настойчиво, не желая дать мне отдохнуть. Я кричала, чтобы меня оставили в покое. Я слишком устала, а мир был слишком жестоким. Но ее навязчивые звуки поймали меня и потянули обратно через пропасть. Когда я проснулась (уместно ли тут слово проснуться?), Кришна водил руками у меня над лицом.

— Будь сильной! — сказал он. — Такова природа войны, и ты не единственная, кто испытал ее удар. Как победитель, ты не можешь принять такое забвение. Множество обязанностей ожидает тебя. Мы поговорим об этом снова, но сейчас я должен тебя покинуть. Бхима уже пустился в погоню за Ашватхамой, Арджуна и я должны помочь ему, иначе Ашватхама убьет и его тоже.

* * *

Они настигли Ашватхаму возле Ганга, куда он бежал, рассказав умирающему Дурьодхану, что он сделал. Ашватхама бился с Арджуной, направив против него всю силу своего отчаяния, а когда стало ясно, что он не сможет победить, он высвободил страшное оружие — Брахмастру, и произнес:

— Да избавится земля от семени Пандавов.

Арджуна нанес ответный удар, послав навстречу свою собственную астру.

Вьяса пишет: «Когда огни перечеркнули небо, океаны начали испаряться, а горы рушиться. Мужчины и звери закричали в ужасе от того, что ткань мира должна была вот-вот порваться. Наблюдая со стороны истории, я был вынужден вмешаться, хоть это и не мой выбор. Я шагнул между огнями и поднял руки. Силой моего искупления на мгновение астры были обездвижены. Я упрекнул воинов в том, что они забыли себя и свои обязанности по отношению к земле-богине. Я потребовал, чтобы они сложили оружие».

Арджуна повиновался, но Ашватхама Испорченный (как его будут называть отныне) уже не обладал властью отозвать свою астру назад. Пока он бормотал бесполезные рифмы, она направилась на нерожденного ребенка в утробе Уттары. В своем шатре женщины увидели зарево в небе.

Воздух стал таким горячим, что больно было дышать. Женщины не знали, что приближалось к ним и почему. Субхадра метнулась к Уттаре — Уттаре, которая носила в себе единственную надежду Пандавов — и воззвала к Кришне. Последним, что она почувствовала перед тем, как упасть в обморок, была туманная стена прохлады вокруг них. Так Парикшит, которого Юдхиштхира посадит на трон в Хастинапуре тридцать шесть лет спустя, был спасен.

* * *

Когда Бхима вернулся, он вложил мне в руку самую дорогую вещь, которой владел Ашватхама, — легендарный драгоценный камень, который был помещен богами ему на лоб в золотые дни его жизни. Камень обладал силой защищать своего владельца от оружия, болезней и голода. Я смотрела на драгоценность, переливающуюся всеми цветами в моей руке, с окровавленными краями, потому что Бхима вырвал ее из Ашватхамы. Когда-то я почувствовала бы восторг, овладев таким уникальным предметом. Я поместила бы его на самом видном месте во Дворце иллюзий. Сегодня в нем было не больше смысла, чем в куске глины. Хуже того: каждая из ее сверкающих граней, казалось, отражает лицо одного из моих близких людей в муках смерти.